Шихирев п н современная социальная психология. П.н. шихирев. социальная установка

9 января 2004 г. на 68 году жизни скоропостижно скончался известный российский социальный психолог, доктор психологических наук, профессор Петр Николаевич Шихирев.

Более чем за 30 лет служения науке П. Н. Шихирев внес огромный вклад в методологию и теорию социальной психологии, а также в развитие ее направлений: истории социальной психологии, психологии межгрупповых отношений, этнической психологии, экономической психологии, организационной психологии, психологии ведения переговоров и разрешения конфликтов, психологии отклоняющегося поведения, социально-психологического анализа проблем деловой культуры и этики. Благодаря глубине и междисциплинарности его научная деятельность получила признание не только в России, но и за рубежом.

Блестящий педагог и лектор, П. Н. Шихирев воспитал целую плеяду учеников - известных социальных психологов - и оказал влияние на развитие трех поколений специалистов в области социальных наук. Петр Николаевич, человек добрый и мудрый, был для своих учеников не просто научным руководителем, но Учителем жизни и близким другом.

Петр Николаевич Шихирев родился 14 декабря 1936 г. в г. Ломоносов Ленинградской области. В 1959 г. окончил МГИМО МИД СССР по специальности "международные отношения стран Запада". С 1959 по 1966 гг. работал референтом, старшим референтом Комитета молодежных организаций СССР. В 1966 - 1972 гг. - научный сотрудник Отдела проблем общественного сознания в Институте международного рабочего движения АН СССР. В 1972 - 1974 гг. - старший преподаватель Института общественных наук при ЦК КПСС. Защищенная им в 1974 г. под руководством Ю. А. Замошкина кандидатская диссертация была посвящена социальным установкам и стала серьезным вкладом в развитие социальной психологии.

С весны 1974 г. и на протяжении более чем 20 последующих лет научная и педагогическая деятельность П. Н. Шихирева была тесно связана с Институтом психологии Российской Академии Наук, где он работал старшим научным сотрудником, а в 1990 г. организовал и возглавил лабораторию психологии межгрупповых отношений. В этот период он подготовил и опубликовал обобщающие монографии по истории и методологии социальной психологии, которые стали классическими пособиями для выпускников психологических факультетов страны - "Современная социальная психология США" (М.: Наука, 1979) и "Современная социальная психология в Западной Европе" (М.: Наука, 1985). Итогом многолетней работы стала фундаментальная монография "Современная социальная психология" (М.: ИП РАН, КСП, Академический проект, 1999). Большую популярность получило его исследование психологических аспектов профилактики и преодоления алкогольной зависимости "Жить без алкоголя: социальная психология алкоголизма" (М.: Наука, 1987).

Развитием идей П. Н. Шихирева в области теории социальных установок и психологии межгрупповых отношений стали коллективные монографии "Совместная деятельность: теория, методология, практика" (1991) и "Социально-психологические исследования межнациональных отношений" (1993), вышедшие под его редакцией.

В области межнациональных отношений и разрешения конфликтов он вел не только научную, но и большую практическую работу в качестве эксперта ряда проектов правительства СССР и ООН. П. Н. Шихирев выступал с лекциями не только в России, но и во многих университетах и научных центрах США и Европы. В 1992 г. он преподавал в качестве приглашенного профессора в Калифорнийском университете (Ирвайн, США), а в 1995 был приглашенным профессором Джорджтаунского университета (Вашингтон, США).

С 1992 г. и до своей безвременной кончины Петр Николаевич руководил Центром социальных и психологических исследований Высшей школы международного бизнеса АНХ при правительстве РФ. В этот период он обратился к проблемам кросскультурной психологии, организационного поведения и этики бизнеса. В своих книгах "Акулы и дельфины: психология и этика российско-американского делового партнерства" (в соавторстве с Р. Андерсоном - США; М.: Дело, 1994), "Этические принципы ведения дел в России" (М.: Финансы и статистика, 1999), "Введение в российскую деловую культуру" (М.: Новости, 1999), а также многочисленных статьях он раскрывал значение этических, нравственных ценностей и доверия для межличностных, межгрупповых и межкультурных отношений.

С отстаиванием этой научной и гражданской позиции связана его общественная деятельность

последних лет жизни. В качестве вице-президента Национального фонда "Российская деловая культура" торгово-промышленной палаты РФ Петр Николаевич внес огромный вклад в развитие этики и психологии бизнеса как научной дисциплины и понимание социальной ответственности и бизнеса в России.

Для всех нас Петр Николаевич был эталоном порядочности и доброты. В самые трудные минуты он приходил на помощь, находя слова утешения и укрепляя веру в наши собственные силы. Он всегда был полон новых идей, остроумия, юмора и энергии, с радостью даря их всем окружающим. Он жил, чтобы, говоря его словами, "по возможности уменьшить объем зла и сумму страданий в своей и чужой жизни". Светлой тебе памяти, Петр Николаевич!

Скорбящие коллеги и ученики

Шихирев П.Н.

Современная социальная психология

Введение.

ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ. О ЧЕМ, ПОЧЕМУ, КАК И ДЛЯ КОГОНАПИСАНА ЭТА КНИГА.

ИДЕЙНОЕ НАСЛЕДИЕ СОВРЕМЕННОЙ СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ:ВЗГЛЯД В ПРОШЛОЕ С ПОЗИЦИЙ НАСТОЯЩЕГО.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ОПЫТ США: ПАРАДИГМА ОБЪЯСНЕНИЯ

ПРЕДПОСЫЛКИ ФОРМИРОВАНИЯ И ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПАРАДИГМЫ.

ТЕОРИЯ И МЕТОДОЛОГИЯ. СПОСОБЫ РЕШЕНИЯ ОСНОВНЫХ ПРОБЛЕМ.

МЕТОД. СУДЬБА ЛАБОРАТОРНОГО ЭКСПЕРИМЕНТИРОВАНИЯ.

АМЕРИКАНСКИЙ ВКЛАД В РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ. ОСНОВНЫЕ ОБЛАСТИ ИССЛЕДОВАНИЯ: социальная установка и социальный стереотип, обыденное сознание, внутригрупповые процессы и межгрупповые отношения.

ОТНОШЕНИЯ АКАДЕМИЧЕСКОЙ И ПРИКЛАДНОЙ НАУКИ. ТИПЫ СОЦИАЛЬНЫХ ПСИХОЛОГОВ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ОПЫТ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ: ПАРАДИГМА ПОНИМАНИЯ

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПАРАДИГМЫ. ПРЕДПОСЫЛКИ.

НОВЫЕ РЕШЕНИЯ ПРОБЛЕМ ТЕОРИИ И МЕТОДОЛОГИИ. ЭТОГЕНИКА: ОБЩАЯ ТЕОРИЯ СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ. ПОПЫТКИ СИНТЕЗИРОВАТЬ ТЕОРИИ ФРЕЙДА И МАРКСА: МАРГИНАЛЬНАЯ ПАРАДИГМА РАСКРЫТИЯ.

ПРЕДЛОЖЕНИЯ В ОБЛАСТИ МЕТОДОВ: АНАЛИЗ ЭПИЗОДОВ.

ВКЛАД В СОЦИАЛЬНУЮ ПСИХОЛОГИЮ. ОБЪЕКТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ: влияние меньшинства и поляризация установок, межгрупповые отношения, социальный стереотип, социальные представления, социальная ситуация.

ПРИКЛАДНАЯ НАУКА: СОЦИАЛЬНЫЙ ПСИХОЛОГ КАК УЧАСТНИК СОЦИАЛЬНЫХ ИЗМЕНЕНИЙ.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ОПЫТ СССР И РОССИИ: ПАРАДИГМА ПРЕОБРАЗОВАНИЯ ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ

ЗАМЕЧАНИЯ.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПАРАДИГМЫ. РАЗРЫВ МЕЖДУ ЖЕЛАЕМЫМ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫМ.

СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ИДЕИ В ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ РОССИЙСКОЙ СОЦИАЛЬНОЙ МЫСЛИ.

В ПОИСКАХ СВОЕГО ПУТИ: ЭТНОПСИХОЛОГИЯ, СОЦИАЛЬНО- ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ

И ПСИХОЛОГИЯ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА. ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ QUO VADIS? СОЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ НА РУБЕЖЕ ВЕКОВ.

СОЦИАЛЬНЫЙ КОНСТРУКТИВИЗМ.

КРИТИЧЕСКАЯ СОЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ.

О ПРАКТИЧНОСТИ СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ.

Заключение.

Примечания.

Шихирев Петр Николаевич - известный российский соци-

альный психолог, профессор, доктор психологических наук.

ной Европе> (1985);

гические проблемы алкоголизма> (1987);

Психология и этика российско-американского делового парт-

нерства> (1994, в соавт. с Р. Андерсоном), многих статей по

проблемам теории и методологии социальной психологии, пси-

хологии межэтнических отношений, ведению переговоров и

разрешению конфликтов, деловой культуры и этики.

Директор Центра социальных и психологических исследо-

ваний Высшей школы международного бизнеса АНХ при Пра-

вительстве РФ, с 1974 г. - сотрудник ИП РАН. Профессор

Калифорнийского и Джорджтаунского университетов (США).

ВВЕДЕНИЕ

ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ.

О ЧЕМ, ПОЧЕМУ, КАК И ДЛЯ КОГО

НАПИСАНА ЭТА КНИГА

Предварительно на вопросы, вынесенные в заголовок, можно отве-

тить так.

О наиболее значимых исследованиях, которые были выполнены на

протяжении XX века в области социальной психологии - науки о

роли психики в жизни человека, социальной группы и общества.

Знания об этом накапливались людьми с незапамятных времен, и

с этой точки зрения социальная психология - весьма древняя область

человеческой мысли. Однако как наука, т.е. систематическое, подчи-

няющееся определенным правилам и критериям исследование, она

весьма молода по сравнению, например, с математикой или физикой.

Историки науки обычно датой рождения социальной психологии как

научной дисциплины называют 1908 г., когда появились первые тру-

ды, в которых была предпринята попытка систематизировать суще-

ствовавшие на то время социально-психологические идеи.

Однако, если взглянуть на общий объем научной продукции, то

окажется, что не менее 90% социально-психологических исследова-

ний в мире приходятся на последние пятьдесят лет.

Поразительна динамика развития социальной психологии. Полве-

ка тому назад число дипломированных специалистов в мире исчисля-

лось сотнями, а теперь - сотнями тысяч. В настоящее время научные,

академические исследования ведут 50 тысяч ученых, еще около 200

тысяч применяют свои знания на практике. Стремительно меняется

6 Введение

география исследований. Еще в 60-е годы социальная психология

была практически американской наукой, а некоторые научные цен-

тры США - своеобразной Меккой для ученых других стран. И здесь

ситуация изменилась. Сейчас уже говорят о трех ареалах развития

социальной психологии: по прежнему это США, затем Европа, и,

наконец, так называемая третья социальная психология, развиваю-

щаяся на других континентах - в Азии, Африке, Латинской Амери-

ке. Соответственно меняется географическая пропорция специалис-

тов. Уже около 100 тысяч социальных психологов работают вне США

(преимущественно в Западной Европе). Во всем мире растет спрос на

социальных психологов.

В СССР в 50-е годы социальная психология игнорировалась и оп-

ределялась как. К моменту распада СССР в нем

насчитывалось около 5 тысяч специалистов, считавших себя соци-

альными психологами. В современной России социальных психоло-

гов не менее 4 тысяч.

С учетом такого расклада сил говорить о социальной психологии

в XX веке, это значит говорить в первую очередь об американской

науке, затем - о западноевропейской, и, наконец, о советской (рос-

сийской), которая внесла свою лепту в мировую социальную психоло-

гию главным образом в связи с идеологическими и философскими

постулатами советского марксизма.

Соответственно, книга посвящена в основном этим трем вариантам

развития социальной психологии или трем ее парадигмам.

Ответ на вопрос о необходимости этой книги неразрывно связан с

ответом на вопрос о причинах описанного выше взрывного подъема

социальной психологии. Собственно, любая наука как род человечес-

кой деятельности есть не что иное как поиск ответов на вопросы, за-

даваемые обществом самому себе. И это не просто праздное любопыт-

ство, хотя любознательность ученого - неотъемлемая и важная часть

научного поиска. Общество ставит себе (и тем самым науке) актуаль-

ные задачи, имеющие жизненно важное практическое значение. По-

этому проблема развития науки - это, в первую очередь, развитие ее

способности давать практические ответы на социально значимые воп-

росы. От этого зависит многое: финансирование науки со всеми выте-

кающими последствиями, престиж специалиста и его материальное

положение, привлечение наиболее талантливых людей и т.д. и т.п.

Для иллюстрации достаточно привести примеры физики, кибернети-

ки, биологии и вот теперь - социальной психологии, которую многие

уже называют главной наукой следующего века.

Постановка проблемы. О чем, почему, как и для кого... 7

Логично предположить, что описанная выше динамика как-то

соотносится, связана с динамикой и закономерностью развития обще-

ства в целом. Если такой связи нет, то тогда надо оставить всякие

попытки усмотреть какую-либо логику в бесконечной смене одних

теорий другими: бихевиоризма - когнитивизмом, психоанализа -

марксизмом и т.п. Тогда придется взирать на пестрое многообразие

исследований в современной социальной психологии как на ковер,

лишенный какого-либо рисунка, а критериями выбора объекта, мето-

дов исследования, систематизации знаний и данных станут случай-

ные, часто далекие от науки соображения. При такой постановке

проблемы теряет смысл и данная работа.

Не вдаваясь в общую дискуссию о степени необходимости или слу-

чайности исторического процесса, обратимся к конкретным и одно-

временно глобальным фактам, касающимся изменений в области орга-

низации социального действия на протяжении человеческой истории.

Говоря еще проще и схематичнее, посмотрим на то, какими способа-

ми один человек или социальная группа могут побудить другого чело-

века или группу делать что-либо. Таких способов всего четыре, хотя

их сочетания и пропорции столь же разнообразны как и комбинации

четырех исходных компонентов () генетического кода.

Исторически первый способ - физическое принуждение, насилие,

угроза смерти, наиболее яркий пример - рабовладельческое обще-

ство, современные концлагеря. Второй способ - политический, с по-

мощью социальных норм, законов, традиций и т.п., также тесно свя-

занных с угрозой насилия. Третий - экономический, мобилизация

экономических, материальных потребностей человека, начиная с

элементарных и кончая потребностями, соответствующими современ-

ным стандартам качества жизни. Наконец, идеологический - с помо-

щью психологического, морального, идейного воздействия, апелля-

ции к этическим нормам, чувствам собственного достоинства, долга,

совести и т.п.

Анализ истории только в одной сфере человеческой деятельнос-

ти - в экономике - показывает, что человечество по мере развития

средств производства и их усложнения неумолимо движется от вне-

шних форм побуждения внутрь, к мотивационному ядру личности, ее

базовым ценностям, все более вовлекая их в деятельность. В любой

культуре и стране в наиболее продвинутых сферах деятельности хо-

роший и искомый работник ныне должен не просто выполнять рабо-

ту, он должен ее любить и относиться к ней творчески.

На очередном рубеже веков и тысячелетий все более очевидной

становится древняя истина, что человек является мерой всех вещей в

мире, что так называемый есть главное изме-

8______________________ Введение

рение и главный ресурс любой деятельности в любой социальной си-

стеме. Одновременно, вместе с растущим осознанием значимости это-

го измерения, все более настоятельно заявляет о себе практическая

потребность общества в понимании не только закономерностей мира

внешнего, предметного, но и мира внутреннего, душевного и духовного.Шихирев , 1999), т. о. Россия обладает... разработаны на пред­приятиях Москвы , С.-Петербурга, Саратова, ...

Будучи обращенной одной ϲʙᴏей гранью к социологии, а другой - к психологии, объединяя аффекты, эмоции и их предметное содержание в единое целое, социальная установка представлялась именно тем понятием, кᴏᴛᴏᴩое, казалось, могло лечь в основу теоре -тического объяснения социально значимого поведения.

В социальной психологии она была принята с особой готовностью, поскольку представлялась именно той исходной единицей, кᴏᴛᴏᴩая сможет выполнить роль, подобную роли химического элемента в химии, атома в физике, клетки в биологии.

Попытки найти и предложить такой элемент в социальной психо- логии многочисленны. К ним можно отнести концепцию Макдугалла, у кᴏᴛᴏᴩого эту роль выполнял «инстинкт», а также теории, пост роенные на таких единицах, как «привычки», «чувства» и т.п. Эти исходные элементы были отвергнуты как слишком умозрительные, неопределенные и, главное, не поддающиеся эмпирическому иссле- дованию. По϶ᴛᴏму, когда появился концепт, доступный для операци онального определения и в то же время охватывающий содержание, ранее определявшееся интуитивно*, то вполне естественно, что он быстро завоевал всеобщее признание.

К концу 60-х годов социальная установка прочно закрепилась как основное понятие при объяснении социально-психологических про- цессов как на индивидуальном, так и на групповом уровне. По объему исследований с ней может конкурировать только малая группа**, но если исследование установки можно себе представить вне группового процесса, то обратная картина просто немыслима.

Будучи одной из центральных областей исследования, социальная установка пережила вместе со всей социально-психологической наукой ее подъемы и спады. Первый период (1918-1940 гг.) отмечен тео- ретическими дискуссиями о содержании самого понятия, развитием техники измерения установки (начиная со шкалы Отметим, что терстоуна, предло- женной в 1928 г.) К концу ϶ᴛᴏго периода был установлен один из отличительных признаков социальной установки - «интенсивность положительного или отрицательного аффекта относительно какого-либо психологического объекта». В 1931 г. Парк добавил еще два признака: латентность (т.е. недоступность для прямого наблюдения) и про-исхождение из опыта. В 1935 г. Г. Оллпорт, проделав огромную работу по обобщению имевшихся к тому времени определений, предложил ϲʙᴏй вариант, и до нынешнего времени «исполняющий обязанности» обще-принятого: «Установка есть состояние психонервной готовности, сло-жившееся на базе опыта и оказывающее направляющее и (или) ди-намическое влияние на реакции индивида относительно всех объектов или ситуаций, с кᴏᴛᴏᴩыми он связан». В ϶ᴛᴏм определении основные признаки установки - ее предваряющее и регулятивное действие.

Второй этап (1940-1950 гг.) - период относительного спада в ис-следованиях социальной установки, кᴏᴛᴏᴩый объясняется переключе-нием интереса на динамику групповых процессов - область, стимули-рованную идеями К. Левина; сказались и несбывшиеся надежды на точ-ную квантификацию установки. Вместе с тем именно в ϶ᴛᴏт период (в 1947 г.) Смитом было предложено деление установки на три компо-нента: когнитивный, аффективный и поведенческий*, а также было установлено, что эта структура обладает определенной устойчивостью. Акцентируя внимание на ϶ᴛᴏй стороне установки, Д. Кэмпбелл опреде-ляет ее как «синдром устойчивости реакции на социальные объекты». Третий этап (середина 50-х - 60-е годы) - период расцвета ис-следований установки. На ϶ᴛᴏ время приходятся исследования про-цесса ее изменения, выполненные школой К. Ховлэнда и известные как Йельские исследования. В них изучалась в основном связь между когнитивным и аффективным компонентами установки. С 1957 г. с появлением теории когнитивного диссонанса Л. Фестингера начались исследования связей когнитивных компонентов разных установок. В ϶ᴛᴏ же время появились функциональные теории (или теории функ-ций установки в структуре индивидуального поведения) Смита с со-авторами, Келмэна и Д! Каца, теории изменения установки Мак Гай-ра, Сарнова, была усовершенствована техника шкалирования, нача-ли применяться психофизиологические методы измерения установки. 70-е годы - период явного застоя. На фоне затраченных усилий довольно обескураживающе выглядят такие итоги, как обилие проти-воречивых и несопоставимых фактов, отсутствие даже подобия об-щей теоретической основы, пестрая мозаика различных гипотез, об-ладающих скорее ретроспективной, нежели перспективной объясняющей силой, разногласия по каждому из пунктов, содержащихся в «ϲʙᴏдном» определении Г. Оллпорта, наличие таких существенных про-белов, как недостаточное исследование взаимосвязи установки и ре-ального поведения. <...>

Разнобой теоретических концепций, противоречивость фактов особенно бросаются в глаза на фоне единообразия методологии и тех-ники эмпирического исследования, как бы независимых от конкрет-ных целей исследования. Установка измеряется в подавляющем боль-шинстве случаев на базе вербального самоотчета респондента о ϲʙᴏей позиции относительно какого-либо объекта на так называемом кон-тинууме установки, градуированном между полюсами плюс - минус: очень хорошо - очень плохо и т.п..

Единообразие методов при решении разных исследовательских задач с различных теоретических позиций обусловлено соблюдением принципа операционализма. Несмотря на разные критерии, положен-ные в основу исходных определений, все они операциональны, т.е. построены как рабочие определения для измерения избранных пара-метров: интенсивности, устойчивости, степени организованности компонентов и т.п. <...>

Изучим теперь на конкретном примере исследований уста-новки, как действует технологическая цепочка: модель человека- методология исследования - интерпретация данных, как объектив-ное явление трансформируется в ϶ᴛᴏм процессе.

В бихевиористской схеме «установка рассматривается как имплицитная, опосредствующая реакция - гипотетическая конструкция или промежу-точная переменная между объективным стимулом и внешней реакцией. Установочная реакция, недоступная для внешнего наблюдения, явля-ется одновременно реакцией на наблюдаемый стимул и стимулом для наблюдаемой реакции, действуя наподобие «связующего» механизма. Обе данные стимульно-реактные связи (наблюдаемый стимул - установка; установка - объективная реакция) предположительно подчиняются всем законам теории поведения... Установка определяется как имплицитная, вызывающая драйв реакция, кᴏᴛᴏᴩая считается социально значимой в обществе (данного. - П.Ш.) индивида».

Из ϶ᴛᴏго описания установки, кᴏᴛᴏᴩое дает Л. Дуб, наглядно видно, как действует бихевиористская модель. Вполне понятно, что наибольшую труд-ность для интеграции установки в эту модель представляет ϲʙᴏйство последней внутренне опосредствовать, отличающее ее от внешне на-блюдаемой реакции на стимул. Признать, что в психологической структуре поведения может присутствовать такого рода явление, - значит подвергнуть ревизии основу всей бихевиористской концепции. С другой стороны, очевидна плодотворность концепта установки для объясне-ния социально-психологического аспекта поведения.

Интеграция достигается путем двух операций: установка сама объяв-ляется реакцией, чем снимается ее ϲʙᴏйство быть целостным состоя-нием, а ее латентность, т.е. недоступность для наблюдения, трактует-ся только как теоретический прием, позволяющий снять проблему наблюдаемости, поскольку латентность оказывается при ϶ᴛᴏм всего исключительно гипотетической конструкцией. В итоге бихевиоризм получает возможность оперировать понятием установки, адаптировав его к ϲʙᴏей теоретической схеме, согласно кᴏᴛᴏᴩой человек - система стимуль-но-реактных связей, складывающихся в результате внешних воздей-ствий. Установка ничего не добавляет в эту схему, оказываясь такой же «уϲʙᴏенной поведенческой диспозицией» (Д. Кэмпбелл), как и многие другие. Ее специфика исчезает.

После такой трансформации установка становится доступной для принятых бихевиоризмом способов измерения, что в значительной степени облегчается также представлением о ее трехкомпонентной структуре. Стоит заметить, что оно позволяет, с одной стороны, учесть в некᴏᴛᴏᴩой сте-пени «человечность» социальной установки, проявляющуюся в вер-бальности реакций, с другой - не выделять социальную установку среди установок любого биологического организма. Ведь вербальная реакция согласно бихевиористскому взгляду есть не что иное, как физическое поведение, «сотрясание воздуха», разложимое на элемен-тарные моторные акты.

Несмотря на все описанные операции, бихевиоризм, по признанию авторов обзорных работ, не может до конца решить проблему латент-ности установки. Последняя в целом «представляется неудобным по-нятием в науке, основанной на наблюдаемых величинах».

Гораздо легче эта проблема решается в русле когнитивистской ориентации на базе модели «мыслящего человека», ставящей в центр внимания его внутреннюю когнитивную структуру (а не только вне-шнюю вербальную реакцию)

По определению Рокоча, «социальная установка - ϶ᴛᴏ от-носительно устойчивая во времени система взглядов, представлений об объекте или ситуации, предрасполагающая к определенной реак-ции». Еще более подробно, с позиции гештальтпсихологии, описыва-ет установку С. Аш: «Установка есть организация опыта и знаний, связанных с данным объектом. Это иерархически организованная струк-тура, части кᴏᴛᴏᴩой функционируют в ϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙии с их местом в общей структуре. В отличие от психофизиологической установки вос-приятия она высоко концептуализирована».

Исходя из всего выше сказанного, мы приходим к выводу, что согласно когнитивистской ориентации, роль уста-новки, т.е. опосредствования вновь поступающей информации, реализует вся когнитивная структура, кᴏᴛᴏᴩая ассимилирует, модифицирует или блокирует ее. Весь процесс разворачивается в сознании, и в ϶ᴛᴏм смысле когнитивистская концепция более «человечна», но именно по-϶ᴛᴏму и возникает ее основная проблема: разведение установки с эле-ментами когнитивной структуры (мнением, убеждением), лишенными важнейшего ϲʙᴏйства установки - ее имманентной способности регу-лировать поведение, ее динамического аспекта. Этот недостаток ком-пенсируется по-разному. Согласно теории когнитивного диссонанса еди-ничная установка лишена динамического потенциала. Стоит заметить, что он возникает исключительно как результат рассогласования когнитивных компонентов двух устано-вок. По мнению других исследователей, установка в когнитивной струк-туре (знание) энергетически «заряжается» от ее связи с более или ме-нее центральной ценностью*.

В психоаналитической концепции установки мы наблюдаем иную картину. Еще в 1935 г. Г. Оллпорт говорил о том, что «Фрейд наделил установку жизненной силой, уравняв ее с бурным потоком бессозна-тельной жизни». Это не следует понимать буквально, так как Фрейд спе-циально установке не уделял внимания. Влияние Фрейда пробудет в выдвижении тезиса о том, что установка, хотя и не имеет собствен-ного энергетического заряда, но может черпать его, регулируя уже имеющуюся психоэнергетику. Согласно психоаналитической концеп-ции Сарнова, «установка индивида в отношении класса объектов определяется особой ролью, кᴏᴛᴏᴩую данные объекты стали играть в содей-ствии реакциям, уменьшающим напряженность особых мотивов и разрешающим особые конфликты между мотивами».

Для всех приведенных выше определений характерна одна общая черта - ограничение сферы действия установки областью индивиду-ального поведения. Говоря иначе, социальная установка рассматри-вается преимущественно в индивидуально-психологическом аспекте. Свое логическое завершение эта линия нашла в теории социального суждения М. Шерифа и К. Ховлэнда. В ней осуществлена предельная экстраполяция данных, полученных в общей и экспериментальной пси-хологии.
Стоит отметить, что основной вывод ϶ᴛᴏй теории состоит по сути в том, что социальная установка изменяется по единому закону ассимиляции и контраста, выявленному при исследовании установки восприятия (set) в общей психологии.

В основных теоретических направлениях исследований социаль-ной установки ее социальность либо совсем игнорируется, будучи приравненной к организмическим диспозициям, как ϶ᴛᴏ, например, делают бихевиористски ориентированные исследователи, либо ϲʙᴏдит-ся к знанию, имеющему аффективную или эмоциональную окраску, либо определяется через социальность объекта установки. Это игнори-рование социальности как особого качества, характерное для амери-канской социальной психологии, логично завершилось при исследова-нии социальной установки отрицанием ее качественного ϲʙᴏеобразия. Все ϶ᴛᴏ фактически ведет к ее теоретической девальвации, превраща-ет всего исключительно в термин для перевода старых теорий на современный научный язык, что не делает их более содержательными.

Ограничение исследований социальной установки рамками пси-хологии индивида также логично ведет к тому, что за пределами ис-следования остается ее ϲʙᴏйство выполнять функции регулятора не только на индивидуальном, но и на социальном уровне. Ведь соци-альная установка объединяет в себе данные ϲʙᴏйства, будучи «впечатан-ной» в структуру поведения членов социальной группы. Вскрыть при-роду ϶ᴛᴏго единства, его внутренние закономерности американская социальная психология не смогла в силу отмеченной философской и методологической ограниченности.

Кстати, эта ограниченность сохраняется даже в социологических подхо-дах, кᴏᴛᴏᴩые, казалось бы, непременно должны идти к анализу уста-новки от социума. Важно заметить, что однако, при всем этом и в символическом интеракциониз-ме - наиболее известной социологической ориентации в социальной психологии - она «рассматривается через «Я»-концепцию, кᴏᴛᴏᴩая формируется интернализованными установками других». «Я»-установка, т.е. отношение человека к самому себе, объбудет общей системой координат, в кᴏᴛᴏᴩой размещаются все остальные установки.

Интересные, но ограниченные подходы к анализу функций соци-альной установки в социальной общности намечены в работе Смита, Брунера и Уайта, а также в теории Келмэна.
Стоит отметить, что основной постулат пер-вой работы состоит в том, что индивид выражает то или иное мнение исключительно потому, что оно используется либо как средство сохранения отношений с другими людьми, либо как орудие их разрыва. Иными словами, мнение, предположительно отражающее установку, может выполнять две функции: идентификации с группой или противопос-тавления себя группе.

Идея о социальных причинах устойчивости проявления установки была разработана Келмэном. Стоит заметить, что он выделил три процесса, способствую-щие ϶ᴛᴏй устойчивости: подчинение, идентификацию и интернали-зацию. В первом случае имеется в виду сохранение установки под вли-янием внешнего контроля, во втором - для поддержания социальных связей, в третьем - устойчивость установки объясняется тем, что сам объект установки имеет для индивида личное значение, независимо от внешнего контроля или одобрения со стороны общества.

Таким образом, для исследований установки оказывается характерным од-новременно разнобой ее интерпретации в разных теоретических схе-мах и единое методологическое ограничение сферой индивидуально-го поведения.

Бесспорно, ϶ᴛᴏ ограничение во многом вызвано заимствованием теоретических схем из общей психологии. И так же, как в позитивист-ски ориентированной общей психологии человек предстает механи-цистски раздробленным на стимульно-реактные связи, в социальной психологии индивид определяется как «комплекс социальных уста-новок»*.

Не стоит забывать, что важно, однако, подчеркнуть, что сама установка (в ϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙии с тем же принципом) изучается либо изолированно (как в бихеви-ористской схеме), либо в лучшем случае в связи с установкой того же уровня (как в когнитивистской схеме) Но и на ϶ᴛᴏм процесс дроб-ления не заканчивается. Сама установка расчленяется на когнитив-ный, аффективный и поведенческий элементы.

И наконец, ϲʙᴏе завершение фрагментация находит в выделении внутри самих данных компонентов операционально определимых и дос-тупных для измерения качеств. Вот к примеру, в когнитивном ком-поненте выделяются информационное содержание, временная перс-пектива, центральность - периферийность, в аффективном - на-правленность, интенсивность, в поведенческом - объективность, ситуативность и т.п.**.

Крайне важно подчеркнуть следующее. Отметим, что каждый из очередных эта-пов фрагментации объекта ведет ко все большей диверсификации знания, его дроблению в зависимости от конкретного понимания установки, ее компонентов и связей между ними, от выделенного параметра, гипотезы о нем, от выбора зависимой и независимой пе-ременных для проверки гипотезы, от применяемой процедуры и тех-ники исследования, а также от многих других зачастую не менее важ-ных условий. Удивительно ли, что исследования одного и того же объекта напоминают строительство Не стоит забывать, что вавилонской башни в момент рас-падения строителей на «двунадесят языков».

Возможна ли интеграция таких знаний, на что надеются сейчас американские социальные психологи, и если да, то на какой основе?

Попытки синтеза уже предпринимались. В 1960 г. Д. Кац выступил с функциональной теорией установки. Предложив изучать установку с точки зрения потребностей, кᴏᴛᴏᴩые она удовлетворяет, он выделил четыре ее функции, ϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙующие, по его мнению, основ-ным потребностям личности: 1) инструментальную (приспособитель-ную, утилитарную); 2) эго-защитную; 3) выражения ценностей; 4) организации знания, познания действительности.

Д. Кац прямо заявил, что первая функция заимствована из бихе-виоризма и теорий научения, вторая - у Фрейда и его последователей, третья - из психологии личности (исследования проблемы самовы-ражения, самореализаций), четвертая - из гештальтпсихологии*. Строго говоря, эту теорию нельзя назвать теорией: она скорее «уп-ражнение по переводу разных теорий на один язык», «попытка свес-ти воедино все теории под одним названием» - как ϶ᴛᴏ было замече-но ее критиками. Стоит заметить, что она оказалась интересной исключительно тем, что, будучи композицией из всех предыдущих теоретических подходов, отразила всю эволюцию исследований установки от Томаса и Знанецкого, призвав к возвращению «на круги ϲʙᴏя».

Исследователи-эмпирики ϶ᴛᴏт призыв и теорию встретили без эн-тузиазма не только по причине ее эклектизма. Стоит сказать, для них факты, получен-ные в собственном эмпирическом исследовании, в ϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙии с прин-ципом операционализма приобретали значение самого объекта.

Видимо, по϶ᴛᴏму не находит особого отклика монументальная по ϲʙᴏему замыслу идея Д. Стаатса, попытавшегося осуществить ин-теграцию «снизу», т.е. объединить накопленные факты на базе од-ной теоретической платформы - варианта теории научения. В дан-ном случае вопрос встает о правомерности интерпретации данных, полученных в ϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙии с одной теоретической схемой, в другой схеме, где они могут приобрести иной смысл. Решение ϶ᴛᴏй пробле-мы затрудняется еще и тем, что данные с трудом сопоставляются не только внутри одной и той же теоретической ориентации, о чем до-статочно свидетельствует работа самого А. Стаатса, не только внутри одного направления, развивающегося в рамках ϶ᴛᴏй ориентации, но даже между исследованиями конкретного явления внутри ϶ᴛᴏго же направления.

Подтверждением ϶ᴛᴏму могут служить Йельские исследования процесса убеждения, выполненные под руководством К. Ховлэнда. Стоит заметить, что они были объединены единой теоретической и методологической платформой - бихевиоризмом с его центральными понятиями (сти-мул, реакция, подкрепление), акцентом на исследование «объектив-ного» (внешненаблюдаемого) поведения. Изучалось изменение уста-новки как процесс взаимодействия когнитивного и аффективного компонентов. Общей была точка зрения, согласно кᴏᴛᴏᴩой измене-ние когнитивного компонента (мнение, убеждение) влечет за собой изменение аффективного и поведенческого компонентов*. И тем не менее практически по каждому из исследованных условий эффек-тивной коммуникации: односторонней - двусторонней аргумента-ции, приоритета выступления (до или после оппонента), эффекта «бумеранга», «запаздывающего» эффекта и других - были получены противоречивые данные, не поддающиеся интеграции в одну схему.

Другой пример - теория когнитивного диссонанса, породившая не меньшее количество противоречивых, а зачастую взаимоисключа-ющих данных.

Как же в ϶ᴛᴏй ситуации можно говорить об интеграции хотя бы двух основных: бихевиористской и когнитивистской - ориентации? Но, даже если бы внутри каждой из ориентации было достигнуто относительное единство выводов, найти для них общую платформу - задача исключительно трудная, поскольку они противостоят друг другу не только как теоретические ориентации.

Стоит отметить - они несопоставимы и методологически. Бихевиористская модель таксономична, по϶ᴛᴏму в Йельских исследованиях упор делается на изучение зависимых переменных, в то время как когнитивистская мо-дель, дифференциальная по ϲʙᴏей сути, изучает в основном независи-мые переменные.

Исключая выше сказанное, одно из главных препятствий на пути дальнейшего исследования установки авторы одной из обзорных работ справедли-во видят в том, что слишком мало проводится экспериментов специ-ально для проверки противоречивых выводов, полученных на базе различных теорий, что авторы различных теорий не спешат с таким сопоставлением, что переменные выбираются произвольно и изуча-ются слишком изолированно, что их изучение ведется в основном методом лабораторного эксперимента.

Иными словами, необходимость какой-то, хотя бы рабочей, ус-ловной унификации ощущается и осознается, хотя довольно попу-лярен и другой тезис: «пусть расцветают все цветы». Безусловно, бо-лее или менее общепринятая система понятий могла бы способство-вать интеграции фактов и данных, однако еще более важным условием преодоления существующего разброда должно стать восстановление целостности самого объекта, т.е. нахождения обратного пути от пере-менных, компонентов установки, комплекса установок - к индиви-ду, и не просто абстрактному индивиду, а целостному живому чело-веку. О том, что именно в ϶ᴛᴏм направлении надо искать выход, сви-

детельствует исследование проблемы ϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙия установки реаль-ному поведению.

К. Ховлэнд и его сотрудники изучали в основном отношение ког-нитивного и аффективного компонентов установки. Выяснялось, как изменяется мнение или убеждение, как изменение мнения, т.е. ког-нитивного компонента, меняет эмоциональное отношение реципи-ента, т.е. увеличивает (или уменьшает) чувства симпатии (или анти-патии) к объекту установки. В ϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙии с постулатом бихевиориз-ма о том, что знание, будучи уϲʙᴏенным, входит в структуру опыта и оказывает впоследствии регулирующее влияние на само поведение, считалось, что залог успеха коммуникатора в его способности вне-дрить то или иное мнение в когнитивную структуру реципиента или изменить его точку зрения по конкретному вопросу. Иными словами, при исследовании отношения когнитивного и аффективного компо-нентов внимание уделялось одному направлению: от когнитивного к аффективному. <...>

В некᴏᴛᴏᴩых исследованиях Йельской группы было также показа-но, что можно изменить точку зрения испытуемых, давая им, напри-мер, «играть роль» ϲʙᴏих оппонентов или даже заставляя механически повторять (т.е. путем чисто моторного закрепления) нужную комму-никатору идею.

Но все данные результаты (кстати говоря, не всегда подтверждавшиеся) были получены в лабораторном эксперименте и могут считаться ва-лидными только в данных условиях. Стремясь к добыванию максимально «позитивного» знания, исследователи на самом деле изучали псевдо-объект, т.е. объект, взятый в его искусственных, вырванных из жиз-ненной среды проявлениях.

Этот изъян методологии, вызванный дроблением объекта иссле-дования, выявился особенно четко, когда были поставлены вопросы о том, что происходит с данным изолированно изменившимся мнени-ем, когда оно начинает испытывать давление со стороны таких фак-тов, как общее состояние когнитивной структуры, реальные требова-ния реальной ситуации и т.п.

Еще меньшую валидность данные Йельских исследований обнару-жили при изучении так называемого парадокса Ла Пьера - феномена явного неϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙия мнения и поведения*. В течение длительного вре-мени «степень взаимосвязи между невербальным и вербальным поведе-нием была неизвестна и явно малоинтересна для большинства исследователей», т.е. молчаливо принимался постулат о ϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙии вер-бального поведения невербальному, а говоря попросту, предполага-лось, что люди ведут себя в жизни так, как они об ϶ᴛᴏм говорят.

При этом в 1969 г., собрав результаты почти всех исследований про-блемы ϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙия вербального поведения невербальному, А. Уикер пришел к выводу, что «декларируемые установки скорее не связаны или мало связаны с невербальным поведением». Сопоставляя данные в пользу гипотез о ϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙии или неϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙии установки пове-дению, Кислери и соавторы отмечают, что данные о неϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙии получены преимущественно в условиях реальной жизни, а данные о ϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙии - в условиях лабораторного эксперимента. Иными сло-вами, ϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙие вербального поведения невербальному ставится в зависимость от ситуации*. При всем этом существуют данные о том, что один и тот же индивид в ситуации, требующей одного поведения, все-таки ведет себя так, как ϶ᴛᴏго требует «иная организованная общ-ность», т.е. в одной ситуации индивид ведет себя в ϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙии с установкой, уϲʙᴏенной в другой ситуации, не уступая актуальному «ситуационному давлению». И ϶ᴛᴏ скорее правило, чем исключение, иначе в поведении человека не было бы определенной, хотя и не всегда устойчивой последовательности. Материал опубликован на http://сайт

Искусственная изоляция социальной установки для, казалось бы, наиболее глубокого ее изучения привела по существу к тому, что в условиях лабораторного эксперимента, да и во многих полевых иссле-дованиях она изучалась только как общепринятое социально одобря-емое мнение, в то время как поведение в реальной жизни - ϶ᴛᴏ слож-ный комплекс, результат влияния огромного количества факторов: предположений индивида о возможных последствиях данного поведе-ния, оценки данных последствий, мнений индивида о том, почему он чувствует, что должен поступать так или иначе, его мнений о том, какое поведение считается должным в его обществе, уровня аффек-тивной коннотации, мотивации действия в ϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙии с норматив-ными убеждениями и т.д.

Исходя из всего выше сказанного, мы приходим к выводу, что изучение установки в ϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙии с канонами позитивизма привело к тому, что в конце технологической «цепочки» исследования получился весьма ϲʙᴏеобразный продукт: абстрактная позиция абстрактного индивида, декларирующего ϲʙᴏе согласие с господствующими ценностями.

Ограниченность и даже наивность такого результата в последнее время стали настолько очевидными, что речь уже идет не о том, при-держиваться прежней логики исследования или нет, а о том, как ее изменить. В частности, предлагается отказаться отделения установки на компоненты, конкретизировать исследования* (например, опре-делять отношение не к неграм вообще, а к негру, представителю кон-кретной социальной группы), признать, что мнение не обязательно связано с установкой, наконец, изменить технику измерения, допол-нив шкальный анализ наблюдением и тому подобными объективны-ми методами, так как индивид якобы не способен точно выразить ϲʙᴏю установку вербально.

Вряд ли, однако, можно ожидать, что подобные усовершенствования смогут послужить началом «восстановления» человека - основного объекта, для изучения кᴏᴛᴏᴩого и было введено понятие социальной установки. Это возможно исключительно в том случае, если анализировать инди-видуальное поведение в социальном контексте, т.е. как детерминиро-ванное социальными закономерностями более высокого порядка, а саму установку анализировать как социальный продукт, имеющий определен-ные функции.

Характеризуя итоги Йельских исследований, один из крупнейших специалистов по проблемам эффективности массовой коммуникации У. Шрамм сказал, что они поставили «старые правила риторики на научные рельсы». Ту же мысль более определенно выразил У. Макгайр: «Подход теории научения (в исследованиях изменения установки. - П.Ш.) редко опрокидывает наши обыденные представления, ϶ᴛᴏт подход, на наш взгляд, все больше и больше приобретает статус «пло-дотворной ошибки». В самом деле, в подавляющем большинстве слу-чаев были получены весьма скудные (с позиции их новизны) данные. В основном ϶ᴛᴏ данные, например, о том, что женщины и дети (вообще женщины, вообще дети) легче поддаются убеждениям, но их мнения менее устойчивы, люди пожилого возраста более кон-сервативны; прежде чем изменить установку, надо ее «расшатать», т.е. заставить человека сомневаться в ее адекватности; внешность и авто-ритет коммуникатора существенно влияют на эффективность комму-никации; коммуникатор не должен противопоставлять себя аудито-рии и т.д. Исходя из всего выше сказанного, мы приходим к выводу, что и практическая эффективность научных исследований оказалась гораздо ниже ожидаемой.

Весь парадокс заключен здесь в том, что чем сильнее исследо-ватель стремится к максимальной «научности» (т.е. уровню объективности, достигнутому точными науками: физикой, математикой и т.п.), тем больше он «очищает» объект ϲʙᴏего исследования - чело-века - от «помехообразующих» переменных, приравнивая его к нео-душевленному механизму, и тем меньше, естественно, он может про-никнуть в- суть того, что недоступно для внешнего наблюдения, и тем более тощими становятся выводы.

Этот подход стимулируется, помимо принципов позитивизма, идеологическим заказом. В частности, на исследования процесса из-менения социальной установки сильный отпечаток наложило пред-ставление о человеке как пассивной пешке. Специфическая логика исследования, в результате кᴏᴛᴏᴩой человек был сведен до уровня объекта, была дополнена устремлением что-то с ним делать, и в ито-ге человек приобрел облик доступного для манипуляции объекта. Его собственная внутренняя активность была сведена в получившейся модели до минимума.

Влияние специфической идеологии сказалось и в представлении о самой установке. Обращают на себя внимание ее трактовки как струк-туры, стремящейся к равновесию, к непротиворечивости, в то время как по существу для установки как динамичного состояния нормаль-ной будет, напротив, постоянная тенденция к выходу из равнове-сия, о чем свидетельствуют и конкретные исследования. Очевидно, в таком подходе сказалось стремление к бесконфликтности и стабиль-ности как всеобщему идеалу.

Понятие социальной установки было введено в 1918 г. Томасом и Знанецким. Они определяли ее как психологический процесс, рассматриваемый в отношениях к социальному миру и взятый прежде всего в связи с социальными ценностями. «Ценность, – говорили они, – есть объективная сторона установки. Следовательно, установка есть индивидуальная (субъективная) сторона социальной ценности». Томас и Знанецкий неоднократно подчеркивали значение для понимания социальной установки того факта; что «она по своему существу остается чьим-то состоянием». В этом определении социальная установка представлена как психологическое переживание индивидом значения или ценности социального объекта. Она функционирует одновременно как элемент психологической структуры личности и как элемент социальной структуры, поскольку содержание психологического переживания определяется внешними, локализованными в социуме объектами.

Будучи обращенной одной своей гранью к социологии, а другой – к психологии, объединяя аффекты, эмоции и их предметное содержание в единое целое, социальная установка представлялась именно тем понятием, которое, казалось, могло лечь в основу теоретического объяснения социально значимого поведения.

В социальной психологии она была принята с особой готовностью, поскольку представлялась именно той исходной единицей, которая сможет выполнить роль, подобную роли химического элемента в химии, атома в физике, клетки в биологии.

Попытки найти и предложить такой элемент в социальной психологии многочисленны. К ним можно отнести концепцию Макдугалла, у которого эту роль выполнял «инстинкт», а также теории, построенные на таких единицах, как «привычки», «чувства» и т.п. Эти исходные элементы были отвергнуты как слишком умозрительные, неопределенные и, главное, не поддающиеся эмпирическому исследованию. Поэтому, когда появился концепт, доступный для операционального определения и в то же время охватывающий содержание, ранее определявшееся интуитивно (До введения в социальную психологию понятия социальной установки его аналоги (установка восприятия, setи т.п.) уже имели свою традицию исследования в психофизике, общей психологии. Гипотезы о существовании явления, названного впоследствии социальной установкой, высказывались философами с незапамятных времен. Идея, таким образом, витала в воздухе.), то вполне естественно, что он быстро завоевал всеобщее признание.

К концу 60-х годов социальная установка прочно закрепилась как основное понятие при объяснении социально-психологических процессов как на индивидуальном, так и на групповом уровне. По объему исследований с ней может конкурировать только малая группа (К концу 60-х годов на долю установки приходилось около 25% всех исследований в социальной психологии.), но если исследование установки можно себе представить вне группового процесса, то обратная картина просто немыслима.

Будучи одной из центральных областей исследования, социальная установка пережила вместе со всей социально-психологической наукой ее подъемы и спады. Первый период (1918–1940 гг.) отмечен теоретическими дискуссиями о содержании самого понятия, развитием техники измерения установки (начиная со шкалы Терстоуна, предложенной в 1928 г.). К концу этого периода был установлен один из отличительных признаков социальной установки – «интенсивность положительного или отрицательного аффекта относительно какого-либо психологического объекта». В 1931 г. Парк добавил еще два признака:

латентность (т.е. недоступность для прямого наблюдения) и происхождение из опыта. В 1935 г. Г. Оллпорт, проделав огромную работу по обобщению имевшихся к тому времени определений, предложил свой вариант, и до нынешнего времени «исполняющий обязанности» общепринятого: «Установка есть состояние психонервной готовности, сложившееся на основе опыта и оказывающее направляющее и (или) динамическое влияние на реакции индивида относительно всех объектов или ситуаций, с которыми он связан». В этом определении основные признаки установки – ее предваряющее и регулятивное действие.

Второй этап (1940-1950 гг.) – период относительного спада в исследованиях социальной установки, который объясняется переключением интереса на динамику групповых процессов – область, стимулированную идеями К. Левина; сказались и несбывшиеся надежды на точную квантификацию установки. Вместе с тем именно в этот период (в 1947 г.) Смитом было предложено деление установки на три компонента: когнитивный, аффективный и поведенческий (Это представляет (по выражению Г. Оллпорта) возвращение к знаменитому триумвирату Платона: делению на волю, аффекты и поведение. Наиболее четко компоненты структуры определил несколько позже (1960 г.) Д. Кац: «Установка есть предрасположенность индивида к оценке какого-либо объекта, его символа или аспекта мира индивида как положительного или отрицательного. Мнение является вербальным выражением установки, но установки могут выражаться и в невербальном поведении. Установки включают как аффективный (чувство симпатии или антипатии), так и когнитивный (знания) элементы, которые отражают объект установки, его характеристики, его связи с другими объектами».), а также было установлено, что эта структура обладает определенной устойчивостью. Акцентируя внимание на этой стороне установки, Д. Кэмпбелл определяет ее как «синдром устойчивости реакции на социальные объекты».

Третий этап (середина 50-х – 60-е годы) – период расцвета исследований установки. На это время приходятся исследования процесса ее изменения, выполненные школой К. Ховлэнда и известные как Йельские исследования. В них изучалась в основном связь между когнитивным и аффективным-компонентами установки. С 1957 г. с появлением теории когнитивного диссонанса Л. Фестингера начались исследования связей когнитивных компонентов разных установок. В это же время появились функциональные теории (или теории функций установки в структуре индивидуального поведения) Смита с соавторами, Келмэна и Д. Каца, теории изменения установки Мак Гай-ра, Сарнова, была усовершенствована техника шкалирования, начали применяться психофизиологические методы измерения установки.

70-е годы – период явного застоя. На фоне затраченных усилий довольно обескураживающе выглядят такие итоги, как обилие противоречивых и несопоставимых фактов, отсутствие даже подобия общей теоретической основы, пестрая мозаика различных гипотез, обладающих скорее ретроспективной, нежели перспективной объясняюшей силой, разногласия по каждому из пунктов, содержащихся в «сводном» определении Г. Оллпорта, наличие таких существенных пробелов, как недостаточное исследование взаимосвязи установки и реального поведения.

Разнобой теоретических концепций, противоречивость фактов особенно бросаются в глаза на фоне единообразия методологии и техники эмпирического исследования, как бы независимых от конкретных целей исследования. Установка измеряется в подавляющем большинстве случаев на основе вербального самоотчета респондента о своей позиции относительно какого-либо объекта на так называемом континууме установки, градуированном между полюсами плюс – минус: очень хорошо – очень плохо и т.п. (Существуют, разумеется, и другие методы измерения установки: наблюдение за поведением, психофизиологические измерения реакции на объект или его изображение, однако почти каждое исследование, использующее иную, помимо самоотчета респондента, технику измерения, есть, как говорит Кисслер с соавторами, «работа, публикуемая лишь затем, чтобы доказать, что установку можно измерять и иным способом». Таких работ мало.).

Единообразие методов при решении разных исследовательских задач с различных теоретических позиций обусловлено соблюдением принципа операционализма. Несмотря на разные критерии, положенные в основу исходных определений, все они операциональны, т.е. построены как рабочие определения для измерения избранных параметров: интенсивности, устойчивости, степени организованности компонентов и т.п.

Рассмотрим теперь на конкретном примере исследований установки, как действует технологическая цепочка: модель человека– методология исследования – интерпретация данных, как объективное явление трансформируется в этом процессе.

В бихевиористской схеме «установка рассматривается как имплицитная, опосредствующая реакция – гипотетическая конструкция или промежуточная переменная между объективным стимулом и внешней реакцией. Установочная реакция, недоступная для внешнего наблюдения, является одновременно реакцией на наблюдаемый стимул и стимулом для наблюдаемой реакции, действуя наподобие «связующего» механизма. Обе эти стимульно-реактные связи (наблюдаемый стимул – установка; установка – объективная реакция) предположительно подчиняются всем законам теории поведения… Установка определяется как имплицитная, вызывающая драйв реакция, которая считается социально значимой в обществе (данного. – П.Ш.) индивида».

Из этого описания установки, которое дает Л. Дуб, наглядно видно, как действует бихевиористская модель. Очевидно, что наибольшую трудность для интеграции установки в эту модель представляет свойство последней внутренне опосредствовать, отличающее ее от внешне наблюдаемой реакции на стимул. Признать, что в психологической структуре поведения может присутствовать такого рода явление, – значит подвергнуть ревизии основу всей бихевиористской концепции. С другой стороны, очевидна плодотворность концепта установки для объяснения социально-психологического аспекта поведения.

Интеграция достигается путем двух операций: установка сама объявляется реакцией, чем снимается ее свойство быть целостным состоянием, а ее латентность, т.е. недоступность для наблюдения, трактуется только как теоретический прием, позволяющий снять проблему наблюдаемости, поскольку латентность оказывается при этом всего лишь гипотетической конструкцией. В итоге бихевиоризм получает возможность оперировать понятием установки, адаптировав его к своей теоретической схеме, согласно которой человек – система стимульно-реактных связей, складывающихся в результате внешних воздействий. Установка ничего не добавляет в эту схему, оказываясь такой же «усвоенной поведенческой диспозицией» (Д. Кэмпбелл), как и многие другие. Ее специфика исчезает.

После такой трансформации установка становится доступной для принятых бихевиоризмом способов измерения, что в значительной степени облегчается также представлением о ее трехкомпонентной структуре. Оно позволяет, с одной стороны, учесть в некоторой степени «человечность» социальной установки, проявляющуюся в вербальности реакций, с другой – не выделять социальную установку среди установок любого биологического организма. Ведь вербальная реакция согласно бихевиористскому взгляду есть не что иное, как физическое поведение, «сотрясание воздуха», разложимое на элементарные моторные акты.

Несмотря на все описанные операции, бихевиоризм, по признанию авторов обзорных работ, не может до конца решить проблему латентности установки. Последняя в целом «представляется неудобным понятием в науке, основанной на наблюдаемых величинах».

Гораздо легче эта проблема решается в русле когнитивистской ориентации на основе модели «мыслящего человека», ставящей в центр внимания его внутреннюю когнитивную структуру (а не только внешнюю вербальную реакцию).

По определению Рокоча, «социальная установка – это относительно устойчивая во времени система взглядов, представлений об объекте или ситуации, предрасполагающая к определенной реакции». Еще более подробно, с позиции гештальтпсихологии, описывает установку С. Аш: «Установка есть организация опыта и знаний, связанных с данным объектом. Это иерархически организованная структура, части которой функционируют в соответствии с их местом в общей структуре. В отличие от психофизиологической установки восприятия она высоко концептуализирована».

Таким образом, согласно когнитивистской ориентации, роль установки, т.е. опосредствования вновь поступающей информации, выполняет вся когнитивная структура, которая ассимилирует, модифицирует или блокирует ее. Весь процесс разворачивается в сознании, и в этом смысле когнитивистская концепция более «человечна», но именно поэтому и возникает ее основная проблема: разведение установки с элементами когнитивной структуры (мнением, убеждением), лишенными важнейшего свойства установки – ее имманентной способности регулировать поведение, ее динамического аспекта. Этот недостаток компенсируется по-разному. Согласно теории когнитивного диссонанса единичная установка лишена динамического потенциала. Он возникает лишь как результат рассогласования когнитивных компонентов двух установок. По мнению других исследователей, установка в когнитивной структуре (знание) энергетически «заряжается» от ее связи с более или менее центральной ценностью (Например, представители когнитивистской ориентации Осгуд, Сузи и Танненбаум отличают установку от других поведенческих диспозиций тем, что она предрасполагает к оценочной реакции.).

В психоаналитической концепции установки мы наблюдаем иную картину. Еще в 1935 г. Г. Оллпорт говорил о том, что «Фрейд наделил установку жизненной силой, уравняв ее с бурным потоком бессознательной жизни». Это не следует понимать буквально, ибо Фрейд специально установке не уделял внимания. Влияние Фрейда проявляется в выдвижении тезиса о том, что установка, хотя и не имеет собственного энергетического заряда, но может черпать его, регулируя уже имеющуюся психоэнергетику. Согласно психоаналитической концепции Сарнова, «установка индивида в отношении класса объектов определяется особой ролью, которую эти объекты стали играть в содействии реакциям, уменьшающим напряженность особых мотивов и разрешающим особые конфликты между мотивами».

Для всех приведенных выше определений характерна одна общая черта – ограничение сферы действия установки областью индивидуального поведения. Говоря иначе, социальная установка рассматривается преимущественно в индивидуально-психологическом аспекте. Свое логическое завершение эта линия нашла в теории социального суждения М. Шерифа и К. Ховлэнда. В ней осуществлена предельная экстраполяция данных, полученных в общей и экспериментальной психологии. Основной вывод этой теории состоит в том, что социальная установка изменяется по единому закону ассимиляции и контраста (Суть этого закона состоит в следующем. При наличии у субъекта фиксированной установки тот или иной объект в случае незначительного отличия от содержания установки воспринимается как полностью соответствующий ожиданиям (эффект ассимиляции). В противоположном случае наблюдается эффект контраста: «не соответствующий установке человека объект кажется ему более отличным, чем это есть на самом деле». В исследованиях социального суждения действие этого закона прояапялось в восприятии позиции коммуникатора: она ассимилировалась в случае незначительного расхождения с позицией реципиента и воспринималась как противоположная при определенном превышении, дистанции выявленному при исследовании установки восприятия (set) в общей психологии.)

В основных теоретических направлениях исследований социальной установки ее социальность либо совсем игнорируется, будучи приравненной к организмическим диспозициям, как это, например, делают бихевиористски ориентированные исследователи, либо сводится к знанию, имеющему аффективную или эмоциональную окраску, либо определяется через социальность объекта установки. Это игнорирование социальности как особого качества, характерное для американской социальной психологии, логично завершилось при исследовании социальной установки отрицанием ее качественного своеобразия. Все это фактически ведет к ее теоретической девальвации, превращает всего лишь в термин для перевода старых теорий на современный научный язык, что не делает их более содержательными.

Ограничение исследований социальной установки рамками психологии индивида также логично ведет к тому, что за пределами исследования остается ее свойство выполнять функции регулятора не только на индивидуальном, но и на социальном уровне. Ведь социальная установка объединяет в себе эти свойства, будучи «впечатанной» в структуру поведения членов социальной группы. Вскрыть природу этого единства, его внутренние закономерности американская социальная психология не смогла в силу отмеченной философской и методологической ограниченности.

Эта ограниченность сохраняется даже в социологических подходах, которые, казалось бы, непременно должны идти к анализу установки от социума. Тем не менее и в символическом интеракционизме – наиболее известной социологической ориентации в социальной психологии – она «рассматривается через «Я»-концепцию, которая формируется интернализованными установками других». «Я»-установка, т.е. отношение человека к самому себе, объявляется общей системой координат, в которой размещаются все остальные установки.

Интересные, но ограниченные подходы к анализу функций социальной установки в социальной общности намечены в работе Смита, Брунера и Уайта, а также в теории Келмэна. Основной постулат первой работы состоит в том, что индивид выражает то или иное мнение лишь потому, что оно используется либо как средство сохранения отношений с другими людьми, либо как орудие их разрыва. Иными словами, мнение, предположительно отражающее установку, может выполнять две функции: идентификации с группой или противопоставления себя группе.

Идея о социальных причинах устойчивости проявления установки была разработана Келмэном. Он выделил три процесса, способствующие этой устойчивости: подчинение, идентификацию и интернализацию. В первом случае имеется в виду сохранение установки под влиянием внешнего контроля, во втором – для поддержания социальных связей, в третьем – устойчивость установки объясняется тем, что сам объект установки имеет для индивида личное значение, независимо от внешнего контроля или одобрения со стороны общества.

Итак, для исследований установки оказывается характерным одновременно разнобой ее интерпретации в разных теоретических схемах и единое методологическое ограничение сферой индивидуального поведения.

Бесспорно, это ограничение во многом вызвано заимствованием теоретических схем из общей психологии. И так же, как в позитивистски ориентированной общей психологии человек предстает раздробленным на стимульно-реактные связи, в социальной психологии индивид определяется как «комплекс социальных установок» (Ср. приведенное ранее определение Г. Оллпорта: «человек есть система рефлекторных дуг».).

Важно, однако, подчеркнуть, что сама установка (в соответствии с тем же принципом) изучается либо изолированно (как в бихевиористской схеме), либо в лучшем случае в связи с установкой того же уровня (как в когнитивистской схеме). Но и на этом процесс дробления не заканчивается. Сама установка расчленяется на когнитивный, аффективный и поведенческий элементы.

И наконец, свое завершение фрагментация находит в выделении внутри самих этих компонентов операционально определимых и доступных для измерения качеств. Так, например, в когнитивном компоненте выделяются информационное содержание, временная перспектива, центральность – периферийность, в аффективном – направленность, интенсивность, в поведенческом – объективность, ситуативность и т.п. (У. Скотт насчитал 11 таких параметров социальной установки.).

Крайне важно подчеркнуть следующее. Каждый из очередных этапов фрагментации объекта ведет ко все большей диверсификации знания, его дроблению в зависимости от конкретного понимания установки, ее компонентов и связей между ними, от выделенного параметра, гипотезы о нем, от выбора зависимой и независимой переменных для проверки гипотезы, от применяемой процедуры и техники исследования, а также от многих других зачастую не менее важных условий. Удивительно ли, что исследования одного и того же объекта напоминают строительство Вавилонской башни в момент распадения строителей на «двунадесят языков».

Возможна ли интеграция таких знаний, на что надеются сейчас американские социальные психологи, и если да, то на какой основе?

Попытки синтеза уже предпринимались. В 1960 г. Д. Кац выступил с функциональной теорией установки. Предложив изучать установку с точки зрения потребностей, которые она удовлетворяет, он выделил четыре ее функции, соответствующие, по его мнению, основным потребностям личности:

1. инструментальную (приспособительную, утилитарную);
2. эго-защитную;
3. выражения ценностей;
4. организации знания, познания действительности.

Д. Кац прямо заявил, что первая функция заимствована из бихевиоризма и теорий научения, вторая – у Фрейда и его последователей, третья – из психологии личности (исследования проблемы самовыражения, самореализаций), четвертая – из гештальтпсихологии (Отметим, что в работах Томаса и Знанецкого было предложено похожее деление мотивашюнной структуры личности на четыре влечения, а Смит и его соавторы исследовали по существу те же функции.). Строго говоря, эту теорию нельзя назвать теорией: она скорее «упражнение по переводу разных теорий на один язык», «попытка свести воедино все теории под одним названием» – как это было замечено ее критиками. Она оказалась интересной лишь тем, что, будучи композицией из всех предыдущих теоретических подходов, отразила всю эволюцию исследований установки от Томаса и Знанецкого, призвав к возвращению «на круги своя».

Исследователи-эмпирики этот призыв и теорию встретили без энтузиазма не только по причине ее эклектизма. Для них факты, полученные в собственном эмпирическом исследовании, в соответствии с принципом операционализма приобретали значение самого объекта.

Видимо, поэтому не находит особого отклика монументальная по своему замыслу идея Д. Стаатса, попытавшегося осуществить интеграцию «снизу», т.е. объединить накопленные факты на основе одной теоретической платформы – варианта теории научения. В данном случае вопрос встает о правомерности интерпретации данных, полученных в соответствии с одной теоретической схемой, в другой схеме, где они могут приобрести иной смысл. Решение этой проблемы затрудняется еще и тем, что данные с трудом сопоставляются не только внутри одной и той же теоретической ориентации, о чем достаточно свидетельствует работа самого А. Стаатса, не только внутри одного направления, развивающегося в рамках этой ориентации, но даже между исследованиями конкретного явления внутри этого же направления.

Подтверждением этому могут служить Йельские исследования процесса убеждения, выполненные под руководством К. Ховлэнда. Они были объединены единой теоретической и методологической платформой – бихевиоризмом с его центральными понятиями (стимул, реакция, подкрепление), акцентом на исследование «объективного» (внешненаблюдаемого) поведения. Изучалось изменение установки как процесс взаимодействия, когнитивного и аффективного компонентов. Общей была точка зрения, согласно которой изменение когнитивного компонента (мнение, убеждение) влечет за собой изменение аффективного и поведенческого компонентов (Исключением были исследования М. Розенберга. В его экспериментах у испытуемых, находящихся в гипнотическом состоянии (с внушенной постгипнотической амнезией), изменяли отношение к некоторому объекту на противоположное. У статистически значимого количества испытуемых такое изменение аффективного компонента влекло соответствующую рационализацию, т.е. изменение когниций.). И тем не менее практически по каждому из исследованных условий эффективной коммуникации: односторонней – двусторонней аргументации, приоритета выступления (до или после оппонента), эффекта «бумеранга», «запаздывающего» эффекта и других – были получены противоречивые данные, не поддающиеся интеграции в одну схему.

Другой пример – теория когнитивного диссонанса, породившая не меньшее количество противоречивых, а зачастую взаимоисключающих данных.

Как же в этой ситуации можно говорить об интеграции хотя бы двух основных: бихевиористской и когнитивистской – ориентации? Но, даже если бы внутри каждой из ориентации было достигнуто относительное единство выводов, найти для них общую платформу – задача исключительно трудная, поскольку они противостоят друг другу не только как теоретические ориентации.

Они несопоставимы и методологически. Бихевиористская модель таксономична, поэтому в Йельских исследованиях упор делается на изучение зависимых переменных, в то время как когнитивистская модель, дифференциальная по своей сути, изучает в основном независимые переменные.

Кроме того, одно из главных препятствий на пути дальнейшего исследования установки авторы одной из обзорных работ справедливо видят в том, что слишком мало проводится экспериментов специально для проверки противоречивых выводов, полученных на основе различных теорий, что авторы различных теорий не спешат с таким сопоставлением, что переменные выбираются произвольно и изучаются слишком изолированно, что их изучение ведется в основном методом лабораторного эксперимента.

Иными словами, необходимость какой-то, хотя бы рабочей, условной унификации ощущается и осознается, хотя довольно популярен и другой тезис: «пусть расцветают все цветы». Безусловно, более или менее общепринятая система понятий могла бы способствовать интеграции фактов и данных, однако еще более важным условием преодоления существующего разброда должно стать восстановление целостности самого объекта, т.е. нахождения обратного пути от переменных, компонентов установки, комплекса установок – к индивиду, и не просто абстрактному индивиду, а целостному живому человеку. О том, что именно в этом направлении надо искать выход, свидетельствует исследование проблемы соответствия установки реальному поведению.

К. Ховлэнд и его сотрудники изучали в основном отношение когнитивного и аффективного компонентов установки. Выяснялось, как изменяется мнение или убеждение, как изменение мнения, т.е. когнитивного компонента, меняет эмоциональное отношение реципиента, т.е. увеличивает (или уменьшает) чувства симпатии (или антипатии) к объекту установки. В соответствии с постулатом бихевиоризма о том, что знание, будучи усвоенным, входит в структуру опыта и оказывает впоследствии регулирующее влияние на само поведение, считалось, что залог успеха коммуникатора в его способности внедрить то или иное мнение в когнитивную структуру реципиента или изменить его точку зрения по конкретному вопросу. Иными словами, при исследовании отношения когнитивного и аффективного компонентов внимание уделялось одному направлению: от когнитивного к аффективному.

В некоторых исследованиях Йельской группы было также показано, что можно изменить точку зрения испытуемых, давая им, например, «играть роль» своих оппонентов или даже заставляя механически повторять (т.е. путем чисто моторного закрепления) нужную коммуникатору идею.

Но все эти результаты (кстати говоря, не всегда подтверждавшиеся) были получены в лабораторном эксперименте и могут считаться валидными только в этих условиях. Стремясь к добыванию максимально «позитивного» знания, исследователи на самом деле изучали псевдообъект, т.е. объект, взятый в его искусственных, вырванных из жизненной среды проявлениях.

Этот изъян методологии, вызванный дроблением объекта исследования, выявился особенно четко, когда были поставлены вопросы о том, что происходит с этим изолированно изменившимся мнением, когда оно начинает испытывать давление со стороны таких фактов, как общее состояние когнитивной структуры, реальные требования реальной ситуации и т.п.

Еще меньшую валидность данные Йельских исследований обнаружили при изучении так называемого парадокса Ла Пьера – феномена явного несоответствия мнения и поведения (В 1934 г. Л а Пьер в поездке по США вместе с супругами китайцами останавливался в 250 отелях, владельцам которых затем отправил письма с просьбой зарезервировать места для этой же пары. Он получил 128 ответов, 90% из которых были отрицательны. В 1952 г. этот эксперимент был повторен другими исследователями в несколько измененном варианте (речь шла о посещении кафе негритянскими женщинами). Результаты были получены примерно такие же.

В течение длительного времени «степень взаимосвязи между невербальным и вербальным поведением была неизвестна и явно малоинтересна для большинства исследователей», т.е. молчаливо принимался постулат о соответствии вербального поведения невербальному, а говоря попросту, предполагалось, что люди ведут себя в жизни так, как они об этом говорят.

Однако в 1969 г., собрав результаты почти всех исследований проблемы соответствия вербального поведения невербальному, А. Уикер пришел к выводу, что «декларируемые установки скорее не связаны или мало связаны с невербальным поведением». Сопоставляя данные в пользу гипотез о соответствии или несоответствии установки поведению, Кислери и соавторы отмечают, что данные о несоответствии получены преимущественно в условиях реальной жизни, а данные о соответствии – в условиях лабораторного эксперимента. Иными словами, соответствие вербального поведения невербальному ставится в зависимость от ситуации (В качестве одной из таких точек зрения можно отметить мнение Рокича, считающего, что поведение – результат действия двух установок: на ситуацию и на объект. Он считает, что именно их искусственное разделение в эксперименте «значительно задержало развитие теории установки».). В то же время существуют данные о том, что один и тот же индивид в ситуации, требующей одного поведения, все-таки ведет себя так, как этого требует «иная организованная общность», т.е. в одной ситуации индивид ведет себя в соответствии с установкой, усвоенной в другой ситуации, не уступая актуальному «ситуационному давлению». И это скорее правило, чем исключение, иначе в поведении человека не было бы определенной, хотя и не всегда устойчивой последовательности.

Искусственная изоляция социальной установки для, казалось бы, наиболее глубокого ее изучения привела по существу к тому, что в условиях лабораторного эксперимента, да и во многих полевых исследованиях она изучалась только как общепринятое социально одобряемое мнение, в то время как поведение в реальной жизни – это сложный комплекс, результат влияния огромного количества факторов: предположений индивида о возможных последствиях данного поведения, оценки этих последствий, мнений индивида о том, почему он чувствует, что должен поступать так или иначе, его мнений о том, какое поведение считается должным в его обществе, уровня аффективной коннотации, мотивации действия в соответствии с нормативными убеждениями и т.д.

Таким образом, изучение установки в соответствии с канонами позитивизма привело к тому, что в конце технологической «цепочки» исследования получился весьма своеобразный продукт: абстрактная позиция абстрактного индивида, декларирующего свое согласие с господствующими ценностями.

Ограниченность и даже наивность такого результата в последнее время стали настолько очевидными, что речь уже идет не о том, придерживаться прежней логики исследования или нет, а о том, как ее изменить. В частности, предлагается отказаться отделения установки на компоненты, конкретизировать исследования (Весьма характерно, что к такому выводу приходят и бихевиористски ориентированные исследователи. Так, Дефлер и Уэсти говорят: «Мы должны начинать с понятия установки, определяемого как возможности конкретных проявлений синдрома реакций, а затем тщательно специфицировать три вещи: 1) точный социальный объект, который предположительно стимулирует эти реакции; 2) точный характер и число различных классов или измерений реакций и 3) точное измерение операций по наблюдению за вероятностными реакциями индивида, применяемыми (операциями. – П.Ш.) для получения количественно выраженного суждения по каждому классу реакций. Только тогда мы сможем понимать друг друга и самих себя, произнося термин «установка».) (например, определять отношение не к неграм вообще, а к негру, представителю конкретной социальной группы), признать, что мнение не обязательно связано с установкой, наконец, изменить технику измерения, дополнив шкальный анализ наблюдением и тому подобными объективными методами, так как индивид якобы не способен точно выразить свою установку вербально.

Вряд ли, однако, можно ожидать, что подобные усовершенствования смогут послужить началом «восстановления» человека – основного объекта, для изучения которого и было введено понятие социальной установки. Это возможно лишь в том случае, если анализировать индивидуальное поведение в социальном контексте, т.е. как детерминированное социальными закономерностями более высокого порядка, а саму установку анализировать как социальный продукт, имеющий определенные функции.

Характеризуя итоги Йельских исследований, один из крупнейших специалистов по проблемам эффективности массовой коммуникации У. Шрамм сказал, что они поставили «старые правила риторики на научные рельсы». Туже мысль более определенно выразил У. Макгайр: «Подход теории научения (в исследованиях изменения установки. – П.Ш.) редко опрокидывает наши обыденные представления, этот подход, на наш взгляд, все больше и больше приобретает статус «плодотворной ошибки». В самом деле, в подавляющем большинстве случаев были получены весьма скудные (с точки зрения их новизны) данные. В основном это данные, например, о том, что женщины и дети (вообще женщины, вообще дети) легче поддаются убеждениям, но их мнения менее устойчивы, люди пожилого возраста более консервативны; прежде чем изменить установку, надо ее «расшатать», т.е. заставить человека сомневаться в ее адекватности; внешность и авторитет коммуникатора существенно влияют на эффективность коммуникации; коммуникатор не должен противопоставлять себя аудитории и т.д. Таким образом, и практическая эффективность научных исследований оказалась гораздо ниже ожидаемой.

Весь парадокс заключен здесь в том, что чем сильнее исследователь стремится к максимальной «научности» (т.е. уровню объективности, достигнутому точными науками: физикой, математикой и т.п.), тем больше он «очищает» объект своего исследования – человека – от «помехообразующих» переменных, приравнивая его к неодушевленному механизму, и тем меньше, естественно, он может проникнуть в суть того, что недоступно для внешнего наблюдения, и тем более тощими становятся выводы.

Этот подход стимулируется, помимо принципов позитивизма, идеологическим заказом. В частности, на исследования процесса изменения социальной установки сильный отпечаток наложило представление о человеке как пассивной пешке. Специфическая логика исследования, в результате которой человек был сведен до уровня объекта, была дополнена устремлением что-то с ним делать, и в итоге человек приобрел облик доступного для манипуляции объекта. Его собственная внутренняя активность была сведена в получившейся модели до минимума.

Шихирев П.Н.
Современная социальная психология.
М., 1999.
448 с.

ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ.
О ЧЕМ, ПОЧЕМУ, КАК И ДЛЯ КОГО
НАПИСАНА ЭТА КНИГА.
ГЛАВА 2

ИДЕЙНОЕ НАСЛЕДИЕ СОВРЕМЕННОЙ
СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ:
ВЗГЛЯД В ПРОШЛОЕ С ПОЗИЦИЙ
НАСТОЯЩЕГО.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ОПЫТ США:
ПАРАДИГМА ОБЪЯСНЕНИЯ

ПРЕДПОСЫЛКИ ФОРМИРОВАНИЯ
И
ГЛАВА 4

ТЕОРИЯ И МЕТОДОЛОГИЯ.
СПОСОБЫ РЕШЕНИЯ ОСНОВНЫХ ПРОБЛЕМ.
ГЛАВА 5

МЕТОД. СУДЬБА ЛАБОРАТОРНОГО
ЭКСПЕРИМЕНТИРОВАНИЯ.
ГЛАВА 6

АМЕРИКАНСКИЙ ВКЛАД В РАЗВИТИЕ
СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ. ОСНОВНЫЕ
ОБЛАСТИ ИССЛЕДОВАНИЯ:
социальная установка и социальный стереотип,
обыденное сознание, внутригрупповые процессы
и межгрупповые отношения.
ГЛАВА 7

ОТНОШЕНИЯ АКАДЕМИЧЕСКОЙ
И ПРИКЛАДНОЙ НАУКИ.
ТИПЫ СОЦИАЛЬНЫХ ПСИХОЛОГОВ.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ОПЫТ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ:
ПАРАДИГМА ПОНИМАНИЯ

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПАРАДИГМЫ.
ПРЕДПОСЫЛКИ.
ГЛАВА 9

НОВЫЕ РЕШЕНИЯ ПРОБЛЕМ ТЕОРИИ И
МЕТОДОЛОГИИ. ЭТОГЕНИКА: ОБЩАЯ ТЕОРИЯ
СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ. ПОПЫТКИ
СИНТЕЗИРОВАТЬ ТЕОРИИ ФРЕЙДА И МАРКСА:
МАРГИНАЛЬНАЯ ПАРАДИГМА РАСКРЫТИЯ.
ГЛАВА 10

ПРЕДЛОЖЕНИЯ В ОБЛАСТИ МЕТОДОВ:
АНАЛИЗ ЭПИЗОДОВ.
ГЛАВА 11

ВКЛАД В СОЦИАЛЬНУЮ ПСИХОЛОГИЮ.
ОБЪЕКТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ:
влияние меньшинства и поляризация установок,
межгрупповые отношения, социальный стереотип,
социальные представления, социальная ситуация.
ГЛАВА 12

ПРИКЛАДНАЯ НАУКА:
СОЦИАЛЬНЫЙ ПСИХОЛОГ КАК УЧАСТНИК
СОЦИАЛЬНЫХ ИЗМЕНЕНИЙ.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ОПЫТ СССР И РОССИИ:
ПАРАДИГМА ПРЕОБРАЗОВАНИЯ

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ
ЗАМЕЧАНИЯ.
ГЛАВА 13

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПАРАДИГМЫ.
РАЗРЫВ МЕЖДУ ЖЕЛАЕМЫМ И
ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫМ.
ГЛАВА 14

СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ИДЕИ
В ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ РОССИЙСКОЙ
СОЦИАЛЬНОЙ МЫСЛИ.
ГЛАВА 15

В ПОИСКАХ СВОЕГО ПУТИ:
ЭТНОПСИХОЛОГИЯ, СОЦИАЛЬНОПОЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ
И ПСИХОЛОГИЯ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

QUO VADIS?
СОЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ
НА РУБЕЖЕ ВЕКОВ.

ГЛАВА 16
СОЦИАЛЬНЫЙ КОНСТРУКТИВИЗМ.
ГЛАВА 17

КРИТИЧЕСКАЯ СОЦИАЛЬНАЯ
ПСИХОЛОГИЯ.
ГЛАВА 18

О ПРАКТИЧНОСТИ
СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ.
Заключение.
Примечания.
Литература.

Шихирев Петр Николаевич - известный российский социальный психолог, профессор, доктор психологических наук.
Автор монографий: США> (1979); (1985); (1987); Психология и этика российско-американского делового партнерства> (1994, в соавт. с Р. Андерсоном), многих статей по
проблемам теории и методологии социальной психологии, психологии межэтнических отношений, ведению переговоров и
разрешению конфликтов, деловой культуры и этики.

Директор Центра социальных и психологических исследований Высшей школы международного бизнеса АНХ при Правительстве РФ, с 1974 г. - сотрудник ИП РАН. Профессор
Калифорнийского и Джорджтаунского университетов (США).

ВВЕДЕНИЕ

ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ.
О ЧЕМ, ПОЧЕМУ, КАК И ДЛЯ КОГО
НАПИСАНА ЭТА КНИГА

Предварительно на вопросы, вынесенные в заголовок, можно ответить так.

О наиболее значимых исследованиях, которые были выполнены на
протяжении XX века в области социальной психологии - науки о
роли психики в жизни человека, социальной группы и общества.

Знания об этом накапливались людьми с незапамятных времен, и
с этой точки зрения социальная психология - весьма древняя область
человеческой мысли. Однако как наука, т.е. систематическое, подчиняющееся определенным правилам и критериям исследование, она
весьма молода по сравнению, например, с математикой или физикой.
Историки науки обычно датой рождения социальной психологии как
научной дисциплины называют 1908 г., когда появились первые труды, в которых была предпринята попытка систематизировать существовавшие на то время социально-психологические идеи.

Однако, если взглянуть на общий объем научной продукции, то
окажется, что не менее 90% социально-психологических исследований в мире приходятся на последние пятьдесят лет.

Поразительна динамика развития социальной психологии. Полвека тому назад число дипломированных специалистов в мире исчислялось сотнями, а теперь - сотнями тысяч. В настоящее время научные,
академические исследования ведут 50 тысяч ученых, еще около 200
тысяч применяют свои знания на практике. Стремительно меняется

6 Введение

география исследований. Еще в 60-е годы социальная психология
была практически американской наукой, а некоторые научные центры США - своеобразной Меккой для ученых других стран. И здесь
ситуация изменилась. Сейчас уже говорят о трех ареалах развития
социальной психологии: по прежнему это США, затем Европа, и,
наконец, так называемая третья социальная психология, развивающаяся на других континентах - в Азии, Африке, Латинской Америке. Соответственно меняется географическая пропорция специалистов. Уже около 100 тысяч социальных психологов работают вне США
(преимущественно в Западной Европе). Во всем мире растет спрос на
социальных психологов.

В СССР в 50-е годы социальная психология игнорировалась и определялась как. К моменту распада СССР в нем
насчитывалось около 5 тысяч специалистов, считавших себя социальными психологами. В современной России социальных психологов не менее 4 тысяч.

С учетом такого расклада сил говорить о социальной психологии
в XX веке, это значит говорить в первую очередь об американской
науке, затем - о западноевропейской, и, наконец, о советской (российской), которая внесла свою лепту в мировую социальную психологию главным образом в связи с идеологическими и философскими
постулатами советского марксизма.

Соответственно, книга посвящена в основном этим трем вариантам
развития социальной психологии или трем ее парадигмам.

Ответ на вопрос о необходимости этой книги неразрывно связан с
ответом на вопрос о причинах описанного выше взрывного подъема
социальной психологии. Собственно, любая наука как род человеческой деятельности есть не что иное как поиск ответов на вопросы, задаваемые обществом самому себе. И это не просто праздное любопытство, хотя любознательность ученого - неотъемлемая и важная часть
научного поиска. Общество ставит себе (и тем самым науке) актуальные задачи, имеющие жизненно важное практическое значение. Поэтому проблема развития науки - это, в первую очередь, развитие ее
способности давать практические ответы на социально значимые вопросы. От этого зависит многое: финансирование науки со всеми вытекающими последствиями, престиж специалиста и его материальное
положение, привлечение наиболее талантливых людей и т.д. и т.п.
Для иллюстрации достаточно привести примеры физики, кибернетики, биологии и вот теперь - социальной психологии, которую многие
уже называют главной наукой следующего века.

Постановка проблемы. О чем, почему, как и для кого... 7

Логично предположить, что описанная выше динамика как-то
соотносится, связана с динамикой и закономерностью развития общества в целом. Если такой связи нет, то тогда надо оставить всякие
попытки усмотреть какую-либо логику в бесконечной смене одних
теорий другими: бихевиоризма - когнитивизмом, психоанализа марксизмом и т.п. Тогда придется взирать на пестрое многообразие
исследований в современной социальной психологии как на ковер,
лишенный какого-либо рисунка, а критериями выбора объекта, методов исследования, систематизации знаний и данных станут случайные, часто далекие от науки соображения. При такой постановке
проблемы теряет смысл и данная работа.

Не вдаваясь в общую дискуссию о степени необходимости или случайности исторического процесса, обратимся к конкретным и одновременно глобальным фактам, касающимся изменений в области организации социального действия на протяжении человеческой истории.
Говоря еще проще и схематичнее, посмотрим на то, какими способами один человек или социальная группа могут побудить другого человека или группу делать что-либо. Таких способов всего четыре, хотя
их сочетания и пропорции столь же разнообразны как и комбинации
четырех исходных компонентов () генетического кода.

Исторически первый способ - физическое принуждение, насилие,
угроза смерти, наиболее яркий пример - рабовладельческое общество, современные концлагеря. Второй способ - политический, с помощью социальных норм, законов, традиций и т.п., также тесно связанных с угрозой насилия. Третий - экономический, мобилизация
экономических, материальных потребностей человека, начиная с
элементарных и кончая потребностями, соответствующими современным стандартам качества жизни. Наконец, идеологический - с помощью психологического, морального, идейного воздействия, апелляции к этическим нормам, чувствам собственного достоинства, долга,
совести и т.п.

Анализ истории только в одной сфере человеческой деятельности - в экономике - показывает, что человечество по мере развития
средств производства и их усложнения неумолимо движется от внешних форм побуждения внутрь, к мотивационному ядру личности, ее
базовым ценностям, все более вовлекая их в деятельность. В любой
культуре и стране в наиболее продвинутых сферах деятельности хороший и искомый работник ныне должен не просто выполнять работу, он должен ее любить и относиться к ней творчески.

На очередном рубеже веков и тысячелетий все более очевидной
становится древняя истина, что человек является мерой всех вещей в
мире, что так называемый есть главное изме
>-"-&й

8______________________ Введение

рение и главный ресурс любой деятельности в любой социальной системе. Одновременно, вместе с растущим осознанием значимости этого измерения, все более настоятельно заявляет о себе практическая
потребность общества в понимании не только закономерностей мира
внешнего, предметного, но и мира внутреннего, душевного и духовного.

Книга, таким образом, есть шаг навстречу этой объективной потребности, попытка выполнить этот социальный заказ. Важно еще раз
подчеркнуть, что она является сложным продуктом двух встречных
тенденций: развития общества и развития самой социальной психологии. Никогда еще они не совпадали столь сильно, как в настоящее
время.

Если взглянуть на путь, пройденный социальной психологией в
XX веке, то мы выявим практически ту же самую закономерность
движения, что и в смене упоминавшихся выше способов побуждения
к действию. Речь идет о движении научного исследования от изучения сугубо внешнего поведения, через включение опосредующих переменных в виде установок, когнитивных схем и т.п. ко все более
глубоким уровням человеческой сущности: ценностям, жизненным
смыслам, идеалам, потребности трансцендировать за пределы эмпирической реальности.

Этот вывод сделан не умозрительно и не априорно, а в ходе систематического мониторинга, анализа тех событий, которые происходили на моих глазах в течение десятилетий в социальной психологии в
России и в мире. Собственно, все содержание книги представляет
собой доказательство высказанного выше тезиса о наличии логики в
эволюции современной социальной психологии. Остановимся на этом
моменте несколько подробнее.

Рефлексия науки - необходимое условие ее саморазвития. Без
этого она рискует превратиться в деятельность по простому воспроизводству устоявшихся принципов и приемов исследования, что ведет
к избыточному количественному накоплению данных и фактическому снижению качества научного знания, утрате его практической
дееспособности.

В социальных науках импульс к такому самоанализу задают два
главных фактора: невозможность объяснения новых фактов в рамках
старых подходов и социальный заказ на новые знания, необходимые
для решения практических, злободневных проблем, возникших перед
обществом. Такая ситуация особенно характерна для периодов глубоких социальных перемен. В качестве примера из прошлого социальной психологии можно привести положение, сложившееся в конце 60х годов в США и Западной Европе, когда среди других факторов массовое движение американцев против войны во Вьетнаме и молодеж
Постановка проблемы. О чем, почему, как и для кого... 9

ное движение в Западной Европе подтолкнули западных социальных
психологов к дискуссии о состоянии своей науки. Другой пример дискуссии о путях развития социальной психологии в СССР, развернувшиеся в конце 50-х - начале 60-х годов под влиянием процесса
либерализации советского общества, потребностей научно-технического развития.

Еще более драматично положение в настоящее время, когда фундаментальные изменения происходят уже не в отдельном регионе, но
глобально: и в капиталистическом мире и в странах бывшего коммунистического блока. Экологический кризис, этнические конфликты,
духовный кризис с сопутствующими ему коррупцией, наркоманией,
преступностью в совокупности представляют для человечества не
меньшую угрозу, чем когда-то - мировая ядерная война.

Попытки теоретически осмыслить и принять практическое участие
в решении подобных проблем обнаружили недостатки и ограничения
имеющихся у социальных психологов средств: теорий, методов, практических социальных технологий. Они оказались недостаточно пригодными для исследования тех аспектов социально-психологической
реальности, которые в данный исторический момент предъявили себя
науке и практике. В первую очередь - того аспекта, который принято
называть духовным, нравственным.

Особенность ситуации, сложившейся к настоящему времени в социальной психологии, видится в том, что именно этот аспект психологии социального взаимодействия занимал на протяжении многих
веков вплоть до начала XIX в. центральное место в произведениях
подавляющего большинства выдающихся мыслителей мира, признаваемых основоположниками современной социальной психологии.
Достаточно вспомнить систему Конфуция, Аристотеля, А. Смита, которая в его концепции дополняла представление о.

Показательны и такие факты. Основатель позитивизма О. Конт
планировал завершить свою систему наук дисциплиной, названной им
a morae, т.е. наукой о нравственном духе; крупнейшие социологи Э.
Дюркгейм и М. Вебер завершали свою научную деятельность исследованиями проблем религии и нравственности.

Казалось бы, социальная психология - наука о психологическом
аспекте человеческого поведения - должна была сохранить и развить
этот интерес в своих исследованиях. Он же, напротив, на многие десятилетия почти исчез и вновь возрождается лишь в последние годы,
демонстрируя тем самым неполноту сменявших друг друга в социальной психологии представлений о человеке как существе, и т.п.

10 Введение

Важнейшей и актуальной задачей в этой связи становится ответ на
ряд следующих вопросов: существует ли обозначенная выше логика
саморазвития объекта социально-психологического исследования,
некая закономерность, которая пробивается сквозь смену изучаемых
аспектов, или же они в такой последовательности (может быть даже
случайно) задаются общественной практикой, зависят от личных
склонностей и судеб исследователей; какова их иерархия, внутреннее
взаимоподчинение? Если такой логики нет, то тогда исследования
биологического, психофизиологического, общепсихологического, социологического и других аспектов поведения оказываются равнозначными, рядоположенными и каждый из них может претендовать в будущем на роль ведущего. Если же такая логика есть, то необходимо
ответить, в чем она состоит и куда ведет, каково значение в ее свете
ранее полученных результатов, какие объекты и постановки проблем
являются наиболее перспективными для социально-психологической
науки и ее практического применения.

Следует подчеркнуть при этом, что речь идет не об искусственном
построении нормативной, однолинейной схемы развития знания, а о
постижении, усмотрении в изобилии фактов и подходов объективной,
т.е. независимо действующей закономерности, о раскрытии самодвижения внутренней логики исследуемого объекта, которая под давлением общественной практики реализуется во всем многообразии проб
и ошибок, колебаний и спиралевидного возвращения
к.

В целом есть основания полагать, что смена парадигм в социальных
науках происходит менее резко и более сложно, нежели в естественных
науках. Даже тогда, когда в общественных науках появляется новая
доктрина, быстро завоевывающая авторитет среди ученых, это совершается гораздо медленнее и отнюдь не исключает параллельного существования ранее господствовавших подходов. Они, часто временно,
просто отходят на второй план. Именно по этой причине представляется
более целесообразным говорить об эволюции, а не о полной смене, революции парадигмы в современной социальной психологии, хотя термин довольно часто применяется в дискуссиях, например, о смене в общей психологии бихевиористской парадигмы на когнитивистскую. Еще чаще о революции социального знания говорилось
применительно к марксизму. Однако и в этом случае оценка зависит от
избираемого масштаба времени и точки отсчета.

Современная ситуация, сложившаяся в отечественной социальной психологии, не только не снижает, но, напротив - повышает
актуальность предлагаемого сравнительного анализа, поскольку в
нем не только сопоставляются западные парадигмы между собой.

Постановка проблемы. О чем. почему, как и для кого... II

Они соотносятся с опытом развития отечественной социальной психологии.

Книга задумана как пособие, своеобразный путеводитель в море
современной социально-психологической информации, где главной
проблемой становится не столько поиск информации вообще по какому-либо вопросу, сколько информации конкретной и, главное качественной. В современной российской ситуации, когда книгопечатание стало прибыльным делом, и одновременно не только идеологическая цензура, но и обычный экспертный контроль исчезли,
уровень информационного необычайно возрос, превысив все
разумные. В области социальной психологии это особенно касается прикладных проблем. На читателя двинулся настоящий
оползень переводной и собственной продукции на тему: руководить, жениться, развестись, решить конфликт, быть счастливым,
выиграть выборы, обмануть, не быть обманутым и т.д. и т.п. до бесконечности.

Опытный специалист без труда определит за любой обложкой реальную ценность книги, однако и он нуждается в помощи: методологической, теоретической, справочно-методической наконец. При современном темпе роста (далеко не равноценных и равно полезных)
знаний она становится незаменимой. Отсюда возрастание потребности
в различного рода справочных, аналитических, обзорных работах:
энциклопедиях, словарях, руководствах и т.п.

Классическим примером может служить систематическое издание
знаменитого многотомного
под редакцией Г. Линдзея и Э. Аронсона (1954, 1968, 1985 г.г.), которое далеко не всем доступно не только в России, но и в мире. Но
даже и в нем нужно уметь ориентироваться, сохраняя способность
критического восприятия. Ведь, что греха таить, и до сих пор российский читатель часто подпадает под влияние,
тем более, если она обрамляется всеми достижениями современного
полиграфического искусства. Читатель, беря в руки такую книгу, становится жертвой: красивая, большая, дорогая, да
еще - книга воспринимается как основательная, глубокая, необходимая. И лишь с опытом, порой печальным и трудоемким,
приходит умение не подчиняться очарованию формы.

Прочтя эти строки, тот же читатель вправе поинтересоваться у их
автора, каков его собственный опыт и дает ли он основания претендовать на весьма обязывающее право экспертной оценки. В качестве
таких оснований можно назвать: тридцать пять лет работы в области
социальной психологии, из них не менее двадцати, отданных критическому анализу зарубежной науки, сотни тысяч страниц, прочитан
12 Введение

ных на нескольких языках, многочасовые дискуссии с ведущими
отечественными и зарубежными исследователями, наконец, опыт
исследований и преподавания в России и за рубежом.

Весь этот огромный материал был организован следующим образом.

В качестве методологической базы для решения поставленной
выше проблемы - выявления логики эволюции социальной психологии в обозначенный период был использован накопленный в современной науке, и в психологии в том числе, разнообразный арсенал способов: парадигмальный анализ [Т. Кун, 1962], категориальный анализ [Ярошевский, 1972], ориентационный анализ и другие.

В данной работе применяется системный, комплексный подход,
позволяющий учесть преимущества каждого из перечисленных выше
способов анализа. В самом общем виде предлагаемый подход может
быть определен как сравнительный, анализ выделяемых определенным. образом, парадигм. Термин понимается как образец,
стандарт, т.е. имеет содержание более широкое, нежели то, которое
вкладывал в него Т. Кун. В данной работе оно служит определением
системы специально для социальной психологии выделенных элементов (характеристик, индикаторов, критериев), которые отличают одну
парадигму от другой, и по совокупности которых можно дифференцировать, соотносить как отдельные элементы между собой внутри одной парадигмы, так и сравнивать аналогичные элементы различных
парадигм. Несмотря на столь специфическое понимание парадигмы,
оно, тем не менее, не является чисто условным, поскольку включает
в качестве элементов и ряд тех признаков, которые входят в парадигму в классическом куновском смысле. Оно не произвольно также
потому, что выявленные парадигмы существуют реально.

Научный результат (теория, эмпирический факт) в значительной
степени зависит от ряда решений по ключевым проблемам данной
конкретной науки. Большая часть из них принимается исследователем сознательно или неосознанно в процессе профессионального становления. Работая самостоятельно, он может их менять и предлагать
собственные, новые, но первоначальная их база закладывается в ходе
обучения. Поэтому учебники, специальные справочники, руководства,
отобранные методом экспертной оценки, обычно служат эмпирическим
материалом для систематизации и анализа научной дисциплины.

Многолетний мониторинг наиболее известных, неоднократно переиздаваемых публикаций этого рода, их экспертная оценка ведущими
социальными психологами позволили выделить систему следующих

Постановка проблемы. О чем. почему, как и для кого... 13

выборов, делая которые ученый усваивает определенную парадигму
и затем развивает ее в своих исследованиях.

Выбор первый: базовая дисциплина. В настоящее время примерно 2/3 социальных психологов мира готовятся на психологических
факультетах. Оставшаяся 1/3 делится между социологией (около 60%
этой части), философией, антропологией, этнографией и другими
дисциплинами.

Выбор второй: позиция по вопросу о специфике наук о человеке по
сравнению с науками о природе. Преобладающая часть курсов, в первую очередь на психологических, но и на социологических факультетах тоже, исходит из принципа, в соответствии с которым: а) основная задача любой науки - добывать верифицируемые
данные о причинно-следственных связях исследуемых объектов; б)
будучи объектом материального мира, человек и его связи должны и
могут успешно исследоваться так же, как и любые другие объекты, в)
имеющаяся специфика несущественна.

Меньшая часть курсов, и чаще на социологических факультетах,
придерживается принципа, обоснованного так называемой, заложенной в социальных науках В.
Дильтеем, М. Шелером, Э. Шпрангером, М. Вебером и их последователями как в психологии, так и в социологии. В соответствии с этим
принципом: а) человек - особый объект, и поэтому б) наука о нем
исследует закономерности особого рода, следовательно, в) социальная
наука - наука особая.

Выбор третий: основной метод и позиция по вопросу об отношении
теории и метода. Он тесно связан со вторым выбором. Принятие
принципа предполагает ориентацию на методы точных наук: физики, математики и т.п. и предрасполагает к индуктивному ходу исследования. В соответствии с этим принципом теория следует за методом, приоритет принадлежит ему.

Выбор принципа предполагает ориентацию на более
методы наук о культуре: этнографии, лингвистики и т.п. и
предрасполагает к дедуктивному ходу исследования. В этом случае
приоритет отдается теории, метод подчиняется ей.

Выбор четвертый: модели человека, общества и отношения между
ними. Он еще более сложен в силу привходящего влияния конкретной
культуры, идеологии, жизненных обстоятельств и философских концепций, принятых в данном научном сообществе. Наличие и регуляторная роль этих моделей в социальных науках была убедительно
доказана специальными исследованиями . Эти
модели непременно, явно или имплицитно, содержатся в господствующих школах и подходах.

14 Введение

Выбор пятый: понимание предмета социальной психологии и основные категории, в которых он определяется. Этот выбор в значительной степени зависит от предыдущих, а также от выбора конкретного авторитетного ученого, главы данной школы, и его основного
исследования в качестве образца.

Выбор шестой: ведущее отношение при исследовании системы
отношений: --, а также объектов, на
которых это отношение изучается. Он предопределяется еще больше
предыдущими, но особенно - пониманием предмета.

Выбор седьмой: позиция по вопросу о роли социального психолога в
обществе и способ практического применения полученных данных.
При определении данной позиции ключевое значение имеет решение
дилеммы: сциентизм - гуманизм, проблемы ценностей как регуляторов исследования, оценка общественного значения своей деятельности
и ее результатов. Два крайних полюса решения: позиция этически
нейтрального социального технолога, реализующего цель заказчика и
этически пристрастная позиция ученого - гражданина, соотносящего
цель заказчика с собственным пониманием общественных интересов.

Каждый из перечисленных выше выборов составляет основу соответствующего критерия, индикатора парадигмы. В совокупности они
образуют систему, характеризующую содержание парадигмы. Их
необходимость и достаточность обосновываются следующими аргументами. Во-первых, они включают ряд параметров, которые уже успешно применялись для решения аналогичных задач [см., например:
Ярошевский, 1974]. Во-вторых, они реально существуют в социальной
психологии и их значение признается социальными психологами. Втретьих, они фактически охватывают большинство характеристик,
избираемых специалистами для систематизации социально-психологических исследований и самими учеными для определения своего
места и роли в развитии социальной психологии.

Главное отличие развиваемого в книге подхода заключается в системности анализа, применения этих критериев в их взаимосвязи и
взаимозависимости. По существу последующее изложение представляет собой одновременно доказательство правомерности и адекватности предлагаемого способа решения этой задачи.

С помощью системы перечисленных критериев были выделены и
проанализированы: одна ведущая - парадигма объяснения и три
частных парадигмы (или квази-парадигмы) - , и. Частными они были названы потому,
что в настоящее время заметно уступают ведущей парадигме по реальному, фактическому (а не декларируемому) влиянию и признанию
среди социальных психологов мира, а также потому, что некоторые

Постановка проблемы. О чем, почему, как и для кого... 15

отдельные составляющие их элементы пока менее развиты по сравнению с соответствующими элементами ведущей парадигмы и менее
тесно связаны между собой.

Наконец, еще одно принципиальное пояснение касается широко
обсуждаемой ныне проблемы о принципиальной возможности появления парадигмы в куновском смысле в социальных науках - так
называемой проблемы . Согласно плюралистической точке зрения, в общественных науках наличие различных парадигм неизбежно и непреодолимо. Монисты же
считают, что наблюдаемое многообразие парадигм свидетельствует
лишь об определенной стадии развитии данной науки.

Авторская позиция по данному вопросу состоит в том, что в общественной науке дихотомию плюрализм - монизм можно на современном этапе частично снять введением деления парадигм на,
более развитую, и, менее развитые,
каждая из которых в определенных условиях могла, либо может,
выдвинуться на роль ведущей, будь-то самостоятельно или в результате синтеза с другой частной парадигмой. Общая же тенденция развития современной социальной психологии состоит в росте взаимного влияния и конвергенции парадигм, определяемых логикой развития как объекта социально-психологического исследования, так и
самого социального процесса.

Сформулированные выше методологические соображения определили структуру книги.

Во Введении дан краткий исторический очерк тех идей, которые
возникли в различных социальных науках до XX века и в той или иной
мере оказали влияние на социальную психологию.

Необходимость такого экскурса усматривается в том, что он позволяет установить связь между современными поисками и интеллектуальным наследием прошлого, показать, что некоторые проблемы по
ряду причин являются вечными и уклониться от их решения невозможно.

Первый раздел посвящен анализу парадигмы объяснения, реализованной наиболее последовательно в американской социальной психологии.

Во втором разделе рассматривается западноевропейский опыт,
выразившийся в попытке построения парадигм и.

Третий раздел - это анализ парадигмы, основанной на постулатах марксизма и развивавшейся в СССР, а также
странах Восточной Европы.

16 Введение

Все разделы построены по единой схеме. Вначале дается общая
характеристика парадигмы. Затем отдельно и последовательно анализируются ее элементы, сгруппированные в главы о методологических
и теоретических основах, главных темах и объектах исследования,
методах и практическом приложении добытых знаний.

Тем самым впервые в книге критический анализ зарубежной науки
будет непосредственно сопоставлен с положением в отечественной
социальной психологии. Это позволит прояснить и обеспечить связь
отечественной и мировой науки, будет стимулировать эффективные
теоретические и прикладные исследования. Можно с уверенностью
утверждать, что аналогов подобной работы в современной социальной
психологии не существует.

Четвртый раздел, завершающий всю работу, посвящен прогнозу
дальнейшего движения современной социальной психологии. Это
краткий очерк ее возможных перспектив.

Для кого?

Предыдущие мои монографии (США> и)
были в свое время включены Высшей аттестационной комиссией в
список рекомендуемой литературы для сдающих кандидатский минимум по социальной психологии. Данная книга, будучи основанной на
существенно переработанном и дополненном материале этих монографий, так же может быть использована как пособие и по курсу социальной психологии и по курсу зарубежной социальной психологии.
Книга рассчитана в основном на студентов, аспирантов и преподавателей. Она адресована исследователям взаимодействия человека и
общества, а также практикам, стремящимся выйти за рамки повседневного, рутинного опыта. Более широко, она для тех, кого интересуют проблемы, сформулированные выше, тех, кто, прежде, чем изобретать велосипед, интересуется: как это раньте делали другие и почему они его сделали именно таким.

Она, я надеюсь, будет интересна и всем тем, кто стремится лучше
понимать себя и других, чтобы не сгинуть в пучине всеобщей войны
всех против всех: человека - с самим собой, людей, классов, народов
и цивилизаций - Друг с другом. Проще говоря - чтобы по возможности уменьшить объем зла и сумму страданий в своей и чужой жизни.
ГЛАВА 2

ИДЕЙНОЕ НАСЛЕДИЕ СОВРЕМЕННОЙ
СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ:
ВЗГЛЯД В ПРОШЛОЕ С ПОЗИЦИЙ
НАСТОЯЩЕГО

Широко известен весьма справедливый афоризм: . Поучителен в качестве иллюстрации результат
исследований, который в свое время (1928 г.) получил один из столпов американской социологии, а в прошлом - наш соотечественник
Питирим Сорокин. Проанализировав наиболее авторитетные работы
в области социальных наук, Сорокин пришел к выводу о том, что все
уже говорил Конфуций. Комментируя этот факт, другой выдающийся американский социолог - Р. Мертон поставил вопрос о сомнительной пользе так называемого или поисков идейных источников, предвосхитивших современные постановки проблем.
В самом деле, какова современная польза от того, если мы установим,
что первым сказал не Х в 1998 году, а У в VI в. до н.э.?

Представляется, что проведение интеллектуальных раскопок имеет помимо той же ценности, что и археологические раскопки, дополнительный смысл. Начнем с того, что иногда в далеком прошлом
можно обнаружить необычный ход мысли, оригинальную аргументацию, постановку проблемы. Наконец, действительно заметить, что тот
или иной вопрос уже давно, но так же сильно волновал исследователей, живших в иную эпоху, в иной социокультурной среде. Это означает, что стоящая за вопросом причинно-следственная связь сохранила свое значение на протяжении веков и, следовательно, имеет характер устойчивой закономерности. Но ведь наука и есть деятельность по
обнаружению таких связей, т.е. законов, будь то законов природы,
или законов общества, в нашем случае - законов поведения людей в
системе отношений социальных субъектов: индивидов, групп, общества, человечества.

В настоящее время в социальной психологии сложились несколько способов организации того огромного материала, который представляет историческую ценность в указанном выше смысле. Один из
них - наиболее распространенный - выявление значимых для социальной психологии идей и тем в различных науках, а также причин

18 Введение

их появления в философии, социологии, психологии, этнографии,
антропологии (Андреева, Кузьмин). Другой - анализ развития предшествующих и релевантных социальной психологии разработок в
отдельных, преимущественно европейских странах на определенных
исторических этапах. Как правило, здесь речь идет о Древней Греции,
средневековой Европе и Франции, Англии, Германии, Италии XIX
веке. Иногда можно встретить попытки соединить оба способа. Тогда,
как это делает, например, американский исследователь У. Саакян, мы
получаем, представленный социальной наукой за период от глубокой древности (обычно Древней
Греции) до эпохи Возрождения, затем следует период до начала XX
века, представленный вкладом различных стран, плавно переходящий
в историю американской социальной психологии. Примерно та же
схема выдержана и в авторитетном под редакцией Г. Линдзей и А. Аронсона.

Еще один возможный вариант - хронологическая последовательность: от эпохи к эпохи, от века к веку.

В данной работе используется описанный выше парадигмальный
анализ. Это означает, что историческое интеллектуальное наследие
социальной психологии рассматривается с точки зрения вклада в
разработку элементов, впоследствии сформировавшихся в XX веке в
определенные парадигмы. Тем самым развитие социальной психологии будет исследовано в методологическом и категориальном ключе,
едином для прошлого, настоящего и, возможно, будущего. В определенном смысле историческое будет здесь подчинено логическому (прием тоже хорошо разработанный в методологии науки).

Напомним, что в качестве элементов парадигмы были выделены 1) выбор базовой науки в качестве дисциплинарной матрицы; 2) позиция по вопросу о специфике социального исследования; 3) позиция по
вопросу об отношении теории и метода и ведущий метод; 4) модели человека, общества и отношения между ними; 5) понимание предмета социальной психологии и базовые категории, в которых он определяется; 6) главное исследуемое отношение в системе отношений: - - и основные объекты, на которых оно
изучается; 7) позиция по вопросу о роли социального психолога в обществе и сфера практического применения полученных данных.

Добавим также, чтобы не создавать возможных ожиданий, что все
эти элементы будут рассмотрены в исторической части весьма суммарно, поскольку подробный их исторический анализ
- особая, весьма объемная задача, требующая (и вполне достойно) отдельной книги.

Идейное наследие современной социальной психологии... 19

Итак, первый элемент - выбор базовой науки в качестве дисциплинарной матрицы. Здесь важно отметить следующие два момента.
Если обратиться к самым древним и наиболее влиятельным дошедшим до нас письменным памятникам - таким, как Библия или Махабхарата, т.е. появившимся три и более тысячелетия тому назад то, разумеется, ни о каком выборе речи не может быть. И в этих памятниках, и на протяжении последующих веков, вплоть до эпохи Возрождения все, что могло бы представить интерес для современной социальной психологии, вписывалось в мифологию, теологию, натурфилософию. Человек, его поведение, его связи с окружающим миром не
выделялись из общей картины мироздания. Однако нельзя не заметить, что когда речь шла о человеке в рамках этой широкой картины,
то главным предметом рассуждения был его этос, правила и нормы
должного поведения, согласующиеся с неким высшим законом, независимым от воли людей. Это мог быть закон Моисея, переданный
через него Богом, или Дао - закон правильного течения событий в
системе Конфуция. Их ядром была этическая система норм, правил
отношений человека с другими людьми, в группе, с другими группами и обществом, соотнесенная с общим законом.

Этот лейтмотив весьма характерен для таких великих философских систем как системы, построенные Платоном и Аристотелем и
впоследствии развитые их последователями в Средние века как в
Европе, так и в арабском мире, Средней Азии. Достаточно здесь назвать имена Августина Блаженного, Фомы Аквинского, Авиценну
(Ибн Сина). В этот период воззрения на психологию и этику были слиты воедино. Эта слитность сохранилась вплоть до XVII века, когда
бурное развитие политической жизни в Европе на первый план выдвинули взаимосвязь этики и политики, занимавших немалое место и
в учении Конфуция.

Предшественниками современной политической, т.е. социальной
психологии, стали Н. Макиавелли и Т. Гоббс. В отличие от Конфуция,
для которого хороший политик - это в первую очередь высоконравственный, справедливый человек, оба европейских мыслителя трактовали традиционные гражданские добродетели скорее, либо как препятствие на пути к власти (Н. Макиавелли), либо как
навязанные гражданину насильственно, под страхом наказания.

Исторически проблема выбора научной дисциплины была обусловлена прогрессирующей дифференциацией социального знания и формированием в XIX веке двух социальных наук: социологии и психологии. Она связана, соответственно, с именами французского социолога О. Конта, считающегося основателем современной социологии,
и немецкого психолога В. Вундта, первым предпринявшим фундамен
20 Введение

тальную попытку исследовать роль психологических явлений в жизни не только индивидов, но и целых народов.

В реальной жизни психологические и социальные факторы, детерминирующие поведение, неразделимы. Их можно анализировать отдельно лишь в абстракции. В любом из этих случаев одна из сторон
присутствует либо как фигура, либо как фон. Эта неразрешимая дилемма была блестяще обоснована в работе С. Московичи. Результатом
того или иного выбора оказываются в одном случае - социологическая (скорее социологизированная) психология, в другом - психологическая (скорее психологизированная) социология. Оба этих варианта будут подробно рассмотрены в рамках соответствующих парадигм.

Как уже отмечалось, наука есть деятельность по установлению
всеобщих, универсальных, устойчивых причинно-следственных связей: законов и закономерностей. Если социология и психология с
самого начала были ориентированы на поиск, в первую очередь, универсалий человеческого поведения, то другие науки, внесшие свой
вклад в социальную психологию, - этнография и антропология в
центр внимания ставили различия между людьми. В специализированной форме они тем самым следовали древнегреческому постулату
о принципиальном различии между греками и всеми остальными
народами, называвшимися или. Забегая
вперед, скажем, что антропологии и этнографии потребовалось почти
полтора века на то, чтобы перейти к исследованию и того, что является универсальным для различных культур и этносов.

Важнейшим итогом, с которым социальные науки подошли к XX
веку, явилось оттеснение этического аспекта человеческого поведения
на второй, а то и на третий план. Его сменили в качестве ведущих экономические, политические, психологические и социальные факторы.

Второй элемент - позиция по вопросу о специфике наук о человеке по сравнению с науками о природе. В истории социальной мысли она теснейшим образом связана с двумя основными философскими традициями: идеалистической и материалистической. Их противостояние и различие настолько хорошо известны российскому читателю, что не требуют подробного описания. Напомним лишь, что с
точки зрения идеализма первично сознание, психика, дух, а материальный мир вторичен, он - продукт творчества неизвестной нам
силы: Логоса у древних греков, Бога или его аналога в мировых религиях, Абсолютного Духа и т.п.

Духовная реальность подчиняется своим законам, а человек - в
той степени, в какой он не только природное, но и духовное существо - подчиняется им же. Он - специфический объект, качественно
отличный от природных объектов.

Идейное наследие совре.чениоН социальной психологии... 21

С точки зрения материализма, первична материя, природный мир,
а все так называемые идеальные сущности, в том числе сознание,
мысль, дух суть продукты эволюции природы. Отсюда знаменитый
тезис: . И следовательно, человек мало
чем отличается от прочих природных объектов, представляя собой
лишь определенный этап их развития.

Иронизируя по этому поводу, великий русский философ Вл. Соловьев заметил: свою за ближнего>. Так же реагирует другой выдающийся русский
мыслитель С. Франк на слова материалиста М. Горького: <...> имя
существа, принципиально не отличающегося от обезьяны, существа,
которое есть не что иное, как продукт и орудие слепых сил природы?>
[Франк, 1992, с. 415].

Отметим, что исторически предшественники современных социально-психологических идей, начиная с глубокой древности и вплоть до
середины XIX века, преимущественно были идеалистами при всем том,
что и материалистическая линия в той или иной мере в этот период
существовала, будучи оттесненной на второй план. Важный поворот в
развитии взглядов в сторону материализма на роль идеальных факторов, в том числе психики, в жизни человека и общества произошел во
второй половине XIX века. Он был обусловлен, главным образом, успехом естественных наук, их поразительными открытиями и все новыми развенчаниями человека. Н. Коперник, Ч. Дарвин, К. Маркс и 3.
Фрейд убедительно показали человечеству, что Земля, и ее обитатели
не являются ни центром мироздания, ни его вершиной, а всего лишь
случайным эпизодом, действительно: космических, биологических или экономических. Стандарты познания и
преобразования всего, что для этого намечалось, были заданы теми
науками, которые приняли тезис о принципиальном сходстве человека и природных объектов, разработали соответствующие методы исследования и изменения действительности, доказали их эффективность,
создавая новые машины, материалы, открывая новые источники энергии, делая материальные условия жизни все более и более комфортными для все большего числа людей. Слово стало магическим
к началу XX века, в прогресс верили больше, чем в Мессию.

В этой ситуации все прозрения и догадки мудрецов прошлого казались смешными и примитивными заблуждениями. , провозгласил Ф.Ницше одновременно с рождением новой, светской
веры в могущество науки и ее метода, названного позитивным. Наступила эпоха,
без апелляции к иной, помимо материальной, реальности.

22 Введение

Констатация этого поворота подводит нас к третьему элементу
парадигмы: соотношению метода и теории.

Любая наука в своем развитии проходит четыре основных фазы
развития: описания своего объекта, объяснения его природы и связей
с другими объектами, предсказания на этой основе его изменения и,
наконец, целенаправленного управления им. Результативность четвертой, прикладной фазы считается одновременно критерием адекватности предыдущих трех.

До начала XX века социальная психология по большинству оценок
ее историков находилась в первой фазе, приблизившись ко второй.
Она была описательной, умозрительной, спекулятивной и т.п., поскольку обладала фактически двумя методами - наблюдения (созерцания) и размышления (рассуждения). Объяснения и предсказания
были случайными и ненадежными, в качестве материала для этого
использовали наблюдение и осмысление естественного, неконтролируемого хода событий. Поэтому ведущее положение в паре занимали теоретические построения.

Стремление перенять оказавшийся успешным практически стандарт естественнонаучного исследования было так сильно, что отношение теории и метода полностью перевернулось. Более того (как это
часто случается в мире людей) маятник в сторону новой моды качнулся столь далеко, что квалификация исследования как теоретического стала восприниматься как определение его неполноценности, второсортности. Критерием высокой квалификации стало получение данных с помощью номологического эксперимента, лишь одного из многих методов все тех же естественных наук, в частности физики, не
говоря о математике, науке по преимуществу.

О том, к чему привело это мы вернемся в разделах, посвященных конкретным парадигмам. Здесь напомним лишь
притчу о слепых мудрецах, ощупывавших слона. Применявшийся
ими индуктивный метод привел к различным теоретическим определениям слона, как, и т.п. Лишь зрячий, т.е.
способный видеть, созерцать слона в целом, мог бы определить его
правильно. Но возможно ли в принципе абсолютно в социальной психологии, сфере знания, столь насыщенной
разнообразными представлениями об объекте уже до начала исследования?

Ответ на этот вопрос составляет существо характеристики четвертого элемента парадигмы в социальной психологии: моделей (образов)
человека, общества и их взаимодействия, явно или имплицитно содержащихся в социально-психологическом исследовании.

Идейное наследие современной социальной психологии... 23

Можно с полным основанием утверждать, что эти образы присутствуют и могут быть реконструированы из материала любого, более
или менее полного исследования, касающегося человека. В известных
философских теориях и концепциях их авторы, как правило, специально разрабатывали такие модели, излагая свои взгляды на природу человека и общества.

Некоторые из них будут рассмотрены в разделах, посвященных
конкретным парадигмам.

В зависимости от того, какими моделями руководствуется социальный психолог, зависит и следующий элемент парадигмы - понимание предмета своей науки, ее diffe&heip;