Анализ лирического стихотворения «Смерть поэта. Анализ стихотворения «Смерть поэта» Лермонтова Смерть поэта представление образа лирического героя

Стихотворение Лермонтова «Смерть поэта» отличается сложной композицией. В ряде исследований обосновывается взгляд на трёхчастность стихотворения и утверждается, что первые 33 стиха напоминают гневную инвективу, в последующих 22 стихах преобладают элегические мотивы, а в знаменитом «прибавлении», состоящем из16 стихов, страстно звучит тема никчёмности и пустоты общества, погубившего поэта.

Такое стремление к упорядоченности взгляда на общую композицию стихотворения, которое в целом было бы удобно для его школьного разбора,
всё же не имеет ярко выраженных оснований.

Ноты страстного обличения света проходят через всё стихотворение; во всех его частях перед читателем предстаёт и личность Пушкина от «юных лет» до трагической гибели; настойчиво обозначена в стихотворении и тема положения поэта в современном обществе, которая пронизывает всё произведение.

В поисках последовательности школьного анализа стихотворения «Смерть поэта», которое представляет собой «удивительный сплав элегии и сатиры», нельзя не обратить внимания на внешнюю графику стихотворения, то есть на его неравновеликие части, которые отделяются друг от друга пробелами, а заключительная часть – «прибавление» в разных изданиях отделяется от основной части либо звёздочкой, либо линейкой.

Всё стихотворение состоит из графически выделенных шести частей, каждая из которых неравноценна по количеству включенных в неё стихов: в первой части — двадцать стихов, во второй — тринадцать, в третьей — пять, в четвёртой — шесть, в пятой — двенадцать стихов. Все эти части и составили текст стихотворения, написанного 28 февраля 1837 года, когда Пушкин был ещё жив, но Петербург был уже полон слухами о смерти поэта. Наконец, «прибавление», созданное Лермонтовым 7 февраля 1837 года, состоит из шестнадцати стихов.

Перечитывание первой части сопровождается вопросом, какими чувствами пронизаны размышления автора о смерти Пушкина. В этой части стихотворения чувство горечи, скорби от невосполнимой утраты соединяется с негодованием, гневным обличением виновников гибели поэта. Интонационно-синтаксический анализ первой части стихотворения позволит сосредоточить внимание на её жанровых особенностях, подчеркнуть свойственное её стилистике ораторское начало.

Первая часть «Смерти поэта» представляет собой строго организованный четырёхстопный ямб с перекрёстной рифмовкой, разнообразный по своему интонационно-мелодическому рисунку. Речевой период включает в свой состав
три восклицательных, два вопросительных и одно повествовательное предложение.

Интонационный строй этой части стихотворения обогащают и так называемые неконечные восклицательный и вопросительный знаки, которые относятся к отдельным частям предложения («Погиб поэт!», «Убит:», «Что ж?»). Экспрессия восклицания, преобладающая в первых трёх четверостишиях периода, ёмко
передаёт глубокую взволнованность поэта в связи с трагической утратой. Интонация вопрошания, властно вторгающаяся в третью и четвёртую строфы, адресована гонителям поэта и пронизана нотами обличения, негодования.

Заключительная строфа первой части стихотворения, начинающаяся вопросом «Что ж?», характеризуется снижением интонации, носит повествовательно-описательный характер. В ней тесно соединяются мотивы невозвратимой утраты и скорби. Завершённость и цельность речевому периоду сообщает смысловая перекличка начальной и конечной строфы (кольцевая композиция). Ораторская интонация всей первой части тесно связана не только с синтаксическими началами, но и с началами лексическими.

Обращаясь к мотивам гибели поэта, школьники назовут синонимические глаголы, которыми насыщен весь речевой период: «погиб», «пал», «убит» (нельзя не обратить внимания на контактный повтор слова «убит», который в обоих случаях сопровождается восклицательным знаком), «угас», «увял». Глаголы с приставкой «у» («угас», «увял»), заключающие этот ряд и обозначающие полноту проявления действия, являются частью запоминающихся метафор:
Угас, как светоч, дивный гений,
Увял торжественный венок.
Нет сомнений, что опираясь только на текст первой части стихотворения, обратим внимание на эпитеты «дивный гений», «свободный, смелый дар», «гордой головой» И на слова «восстал он против мнений света», в которых содержится оценка Пушкина, поэта и человека, и которые найдут развитие в последующих частях стихотворения.

Дополняют облик поэта и слова «невольник чести», заимствованные Лермонтовым из I части пушкинской поэмы «Кавказский пленник», не лишённой автобиографических черт:
Невольник чести беспощадной,
Вблизи видал он свой конец,
На поединках твёрдый, хладный,
Встречая гибельный свинец.

Если первый речевой период. судя по черновому автографу, был написан почти без исправлений (внесены исправления лишь в 15-й и 19-й стихи), то второй период, состоящий из тринадцати стихов, подвергся значительной правке, особенно второе четверостишие. автограф которого затруднителен для чтения. И это даёт основание предполагать, что, кроме известного чернового автографа, возможно, существовал и несохранившийся автограф, который и переписывался «в десятках тысяч экземплярах».

Вторая часть стихотворения написана тем же энергичным четырёхстопным ямбом, что и первая, но в систему рифмовки вносятся изменения: наряду с перекрёстной рифмой появляются смежная и охватная. Первые четыре стиха воссоздают картину дуэли.

Последующие девять стихов, начинающиеся вопросительным предложением «И что за диво?», содержат уничтожающую характеристику убийцы. Внимание учеников сосредоточится на оппозиции местоимений «нам», «нашей», В которых автор стихотворения объединяет себя с теми, кому дорог поэт, олицетворяющий русскую славу, и трижды повторенного местоимения «он», обозначающего равнодушного иноземца. Экспрессия восклицания второго речевого периода, передающая негодование поэта, подчёркнута и общим лексическим строем, и повторением отрицательных глаголов в начале стихотворных строк: «Не мог щадить … », «Не мог понять … ».

В пятой части стихотворения трудно пройти мимо противопоставления местоимений они — он. Особенностью лирики как рода литературы является высокая значимость номинаций-местоимений, которые вытесняют в
стихотворении имена собственные. Герои лирического сюжета, как правило, упоминаются именно в местоимениях.

В стихотворении «Смерть поэта» ни разу не названо имя Пушкина. И даже в заглавии стихотворения его имя не упоминается, но читатель, зная обстоятельства жизни поэта, понимает, что стихотворение посвящено именно Пушкину.

Последняя часть стихотворения, знаменитое «прибавление», была написана 7 февраля 1837 года в ответ на суждения тех, кто оправдывал убийцу Пушкина.

Насыщенность заключительных строк восклицательными предложениями не
только усиливает обличительное начало, свойственное стихотворению: в этой его части «обвинение вырастает в проклятие».

Начальные четыре стиха заключительной части «Смерти поэта», представляющие собой усложнённое обращение, заставляют вспомнить слова из стихотворения Пушкина «Моя родословная» — «Родов дряхлеющий обломок/ (И, по несчастью, не один), / Бояр старинных я потомок». Лермонтов не только заимствует пушкинскую метафору «обломки … родов», но и сохраняет рифму «обломки — потомки», используя рифмующиеся существительные во
множественном числе, а не в единственном, как у Пушкина.

Резкость обличительной позиции поэта подчёркнута в заключительных стихах сложной сменой ритма, взволнованным, «прерывающимся синтаксисом преобладающих в этой части восклицательных предложений, пронзительной лексикой и ёмкими словосочетаниями («жадною толпой», «таитесь», «злословье»), контрастным сопоставлением («чёрная кровь» — «праведная кровь»).

Своеобразным авторским комментарием к стихотворению, в том числе к его заключительной части, является «Объяснение корнета лейб-гвардии
Гусарского полка Лермонтова», написанное между 19 и 23 февраля, в котором поэт, имея в виду гонителей Пушкина, подчёркивал: «Невольное, но сильное негодование вспыхнуло во мне против этих людей, которые нападали на человека, уже сражённого рукой Божией, не сделавшего им никакого зла и некогда ими восхваляемого … ».

0 / 5. 0

Стихотворение «Смерть поэта» относится ко второму периоду творчества поэта и датируется 1837 годом. Считается, что Михаил Лермонтов в это время автор стал наиболее остро чувствовать реалии окружающей его действительности. Стихотворение стало откликом Михаила Юрьевича на трагическую гибель Пушкина.

В произведении показаны не только личные чувства автора, но и отношение к той утрате, которую понесла Россия, после смерти Пушкина. Раздумывая над причинами гибели Пушкина, Лермонтов показывает яркую картину общественной травли, клеветы, на которую шли враги. Поэт стал жертвой клеветы, затрагивающей его достоинство - враги добились своей цели.

Погиб Поэт! - невольник чести -
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..

Несмотря на смерть Пушкина, противостояние поэта (как образного явления) и подлой толпы не прекратилось. Толпа в этом стихотворении - орудие судьбы, в которой отсутствует разумное начало. Но Бог все видит и слышит, он будет судить виновных справедливо. Его нельзя подкупить золотом, деньгами, как наш земной суд, который находится во власти богачей.

Но есть и божий суд, наперсники - разврата!
Есть грозный суд: он ждет;
Он не доступен звону злата,
И мысли, и дела он знает наперед.
Божья кара будет для них вечной, так как невинную смерть
никогда не искупишь.
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!

Но, пока божий суд не свершился, Лермонтов беспощаден к Дантесу: убийце Пушкина. Он называет его хладнокровным убийцей, человеком, который презирает саму Россию и ее жителей.

Чтобы увеличить эстетическое воздействие на читателя, подчеркнуть выразительность языка, автор использует изобразительные средства: тропы.

Для того, чтобы лучше передать, как и из-за чего погиб поэт, как к нему относились люди знати, как после его смерти они поняли, что потеряли, а, также, чтобы показать, каким был Александр Сергеевич, Лермонтов использует очень много эпитетов: «оклеванный молвой», «мелочных обид», «пустых похвал ненужный хор и жалкий лепет оправданья», «свободный, смелый дар», «дивный гений», «торжественный венок»). Также употребляются метафоры для того, чтобы представить происходящее перед нами в более яркой форме: «невольник чести», «мир кровавый» и др., а также перифразы: «взят могилой», «на устах его печаль»; сравнения:

И он убит - и взят могилой, как тот певец,
неведомый, но милый…
…Сраженный, как и он, безжалостной рукой.;

Гиперболы:

…Пятою рабскою поправшие обломки.

…Пал, оклеветанный молвой…
Поникнув гордой головой

То на предпоследний:

Погиб Поэт! - невольник чести…
С свинцом в груди и жаждой мести…

«Смерть поэта» - это не просто стихотворение, а речь тех, кто был не согласен со складывающимся положением дел, новый образец политики, лирики, бьющей точно в цель.

Традиционно творчество Лермонтова делят на три периода: 1828 - 1832 (время ученичества, поиска своего пути, собственного голоса, осознания своего дара), 1833 - 1836 (годы становления, поиска собственных тем, окончательное определение позиции лирического героя поэта по отношению к миру), 1837 - 1841 (последний период творчества начинается стихотворением «Смерть поэта», после появления которого Лермонтов, как когда-то Байрон после выхода в свет двух первых песен «Паломничества Чайльд Гарольда», «проснулся знаменитым»; мыслящими людьми России Лермонтов воспринят как законный наследник Пушкина, однако молодой поэт идет не по пути развития и углубления реализма, а продолжает и завершает, по мнению исследователя В.С. Баевского, эпоху высокого романтизма в русской поэзии).

Главная тема Лермонтова - личность в процессе самопознания и развития. Очень показателен характер большинства его стихотворений раннего периода: это лирические зарисовки, отрывки из дневника - недаром часто он их озаглавливает, как дневниковые записи - датой или словами «отрывок», «исповедь», «монолог». Лирика Лермонтова - летопись становления души, и в этой исповедальности, абсолютной искренности - художественное открытие автора. Лирический герой всего лермонтовского творчества предельно близок автору, в то время как всему внутреннему строю самого поэта глубоко соответствует бунтарский, байроновский романтизм - с его культом избранности личности, высокой Судьбы, борьбы с Роком, тяги к миру - и отторжения от людей. Часто стихи Лермонтова являются вариациями на тему одного и того же поэтического сюжета, где мы встречаем устойчивый образ лирического героя: романтический герой лермонтовской поэзии - цельный, бескомпромиссный, устремленный к свободе, но предельно, катастрофически одинокий. Одинокий герой противостоит толпе, всему миру, Богу. Это один и тот же тип героя, однако необходимо помнить, что в «Демоне», например, воплощен «пессимистический», а в «Мцыри» - «гармонический вариант лирического героя». Лирический герой, гордый и непреклонный, всегда платит сполна не только за свободу (ключевое для поэзии Лермонтова понятие), как Демон, но даже за порыв к свободе, как герой поэмы «Мцыри».

Творческий метод Лермонтова, во всяком случае до «Героя нашего времени», можно определить как психологический романтизм (русский литературный опыт уже обогащен пушкинскими психологизмом и историзмом как основополагающими художественными принципами, что не могло не отразиться в поэзии Лермонтова). Душа и личность интересуют Лермонтова как главные реальности бытия. Тайна жизни и смерти воспринимается им в рамках вечной жизни духа. Таким образом, мы находим ключевые слова к миропониманию поэта: оно строится на понятиях свободы, личности и судьбы. Эти категории восприняты Лермонтовым во всей их неоднозначности. И сама неоднозначность понятий приводит к внутренней конфликтности мировидения поэта.

Лермонтов погружается в исследования сложного духовного мира человека, чья мысль вечно бодрствует в стремлении познать истину и достичь абсолютного совершенства. Эта тяга к идеалу, к высшему совершенству при осознании несовершенства мира и человека - удивительная, чисто лермонтовская трактовка основного романтического конфликта между несовершенством мира вообще и идеальными устремлениями личности. Романтическое двоемирие, как замечает В.С. Баевский, представлено у Лермонтова необыкновенно настойчиво и убедительно. Чем хуже, безнадежнее земная жизнь, тем более упорно лирический герой поэта стремиться прочь от нее - к небу, к идеалу, в мир своих воспоминаний, своей души. Но и душа героя подвержена разъедающему, отравляющему влиянию мира. В традиционный «внешний» конфликт романтизма (личность и мир) Лермонтов привнес глубочайший внутренний конфликт личности, постоянное противоборство разнонаправленных сил - сил добра и зла - в душе самого человека. Именно поэтому одного из ранних своих автобиографических героев назвал он «странным человеком», тем самым определив новизну, странность для общества и такого типа сознания, подобной психологии личности. Своеобразие лермонтовского героя заключается как раз в том, что временами он устремлен к слиянию с природой, душа его открыта добру, любви, Богу. Таково стихотворение «Когда волнуется желтеющая нива…», завершающееся строками:

И счастье я могу постигнуть на земле,

И в небесах я вижу Бога.

Но временами «мировая скорбь», вызванная неудовлетворительным состоянием мира, где нет места могучей личности, оборачивается в лирике поэта разъедающим душу скепсисом. Вот как подводит итог скорбным размышлениям о жизни герой стихотворения «И скучно, и грустно»:

И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, -

Такая пустая и глупая шутка…

В лермонтовском творчестве нередко можно обнаружить стихи, контрастные по настроению, в них выраженному, но написанные почти одновременно: («Ветка Палестины» и «Узник» (1837), «Молитва» («В минуту жизни трудную…») и «Не верь себе…» (1839)). Таким образом, пессимистическое мировосприятие в душе лирического героя соседствует, переплетается со стремлением к гармонии, тягой высокому и вечному, что характерно для всей лермонтовской поэзии. Исследуя истоки добра и зла, Лермонтов приходит к пониманию важнейшего жизненного закона: и добро, и зло находятся не вне человека, но внутри него, в его душе. И нельзя, совершенствуя окружающий мир, ожидать, что он, изменившись к лучшему, изменит людей. Поэтому так мало в лермонтовской лирике отражения внешней жизни: все его внимание сконцентрировано на духовном пути героя. Лучше всего он сам сформулировал свой основной творческий принцип в «Герое нашего времени»: «История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа...» Лирический герой Лермонтова сам творит свою Судьбу.

Один из важнейших мотивов творчества Лермонтова - Земля и Небо в противостоянии их символических значений. Издавна Небо и Земля символизировали Дух и Плоть, возвышенное и обыденное, абсолютное Добро и абстрактное Зло. Лермонтов не отрицает этих значений, но, опираясь на них, ставит свои акценты, наполняет абстрактные философские категории личностным содержанием. Для него нет абсолютного Добра и абсолютного Зла. Поэт видит смысл этих понятий лишь при соотнесении их с конкретной личностью. И тогда в его творчестве начинают равноправно существовать пантеистические (пантеизм (от гр. pan - все и theos - бог) - религиозно-философское учение, отождествляющее Бога с природой и рассматривающее природу как воплощение божества) и богоборческие мотивы. Осмысливая библейские сказания, он стремится воссоздать (без поправки на века толкований) изначальный их смысл, увидеть плоть этих легенд. И тогда его Демон перестает быть вместилищем порока. Перед нами открывается мятущаяся душа падшего Ангела, усомнившегося в мудрости Бога, в однозначности Добра - и отвергшая и Добро, и Бога. Таким образом, сомненье, то есть духовный поиск - исток зла, проклятье. Но этим «злом» движется мир. Безусловная вера в мудрость Бога приводит к статике, к остановке на духовном пути, к тупику. И «Дух отрицанья, дух сомненья», Демон избирает свой путь - путь бесконечного одинокого поиска. Образы Демона и Ангела воплощают для Лермонтова столкновение непримиримых идей вечного сомненья и безусловной веры.

В стихотворении «Ангел» поэт создает картину начала земного пути души. В «мир печали и слез» душа попадает, сохранив воспоминание о «песне святой» Ангела. Это воспоминание претворяется в тягу к идеалу, к абсолютному совершенству, - тягу, томящую душу:

И звуков небес заменить не могли

Ей скучные песни земли.

И это же «воспоминание» души о Небе, о недостижимом идеале, становится дьявольским искушением:

И гордый демон не отстанет,

Пока живу я, от меня.

И ум мой озарять он станет

Лучом чудесного огня;

Покажет образ совершенства

И вдруг отнимет навсегда

И, дав предчувствие блаженства,

Не даст мне счастья никогда.

(«Мой демон», 1831)

Но в сложном, противоречивом духовном мире лермонтовского лирического героя сомнение и искус могут привести к вере:

Когда б в покорности незнанья

Нас жить создатель осудил,

Неисполнимые желанья

Он в нашу душу б не вложил,

Он не позволил бы стремиться

К тому, что не должно свершиться,

Он не позволил бы искать

В себе и в мире совершенства,

Когда б нам полного блаженства

Не должно вечно было знать.

(«Когда б в покорности незнанья…», 1831)

Земля и Небо в понимании Лермонтова не просто противостоят друг другу. Они, выражая разнонаправленные силы, существуют только в своем единстве, более того - во взаимопроникновении. Прочтем стихотворение 1830 года «Ночь I», попробуем вникнуть в суть этой поэтико- философской медитации. Что происходит с человеком в момент смерти, что обретает душа, «не слыша на себе оков телесных», воистину ли тело - темница души, оковы, не позволяющие ей свободного полета в бесконечности? Вот душа освободилась от пут земной жизни - и что же?! Тело, бывшее при жизни лишь тюрьмой, оказывается не оковами души, но ее естественным продолжением. При виде разлагающегося тела душа испытывает физические страдания, «судорожную боль». Только вдумайтесь: судорожная боль - души! Дух и Плоть оказываются едины, Земля и Небо в человеке - неразрывны. Удивительное философское осмысление этой трагической сути человека дает Лермонтов в стихотворении «1831-го июня 11 дня»:

Есть время - леденеет быстрый ум;

Есть сумерки души, когда предмет

Желаний мрачен: усыпленъе дум;

Меж радостью и горем полусвет;

Душа сама собою стеснена,

Жизнь ненавистна, но и смерть страшна.

Находишь корень мук в себе самом,

И небо обвинить нельзя ни в чем.

Я к состоянью этому привык,

Но ясно выразить его б не мог

Ни ангельский, ни демонский язык:

Они таких не ведают тревог,

В одном все чисто, а в другом все зло.

Лишь в человеке встретиться могло

Священное с порочным. Все его

Мученья происходят оттого.

Это стихотворение очень многое объясняет в духовном мире лирического героя Лермонтова. Человек сложнее просто чистоты и просто зла, поэтому его душа состоит из сопряжения ангельских и демонских сил. Этот хаос противоречий по самой сути своей устремлен к достижению гармонии, ибо хаос не самодостаточен. Поэтому так важен космический масштаб лермонтовского творчества: тяготение к Космосу как к высшей гармонии, абсолютному Идеалу - естественный и единственный путь преодоления внутренних противоречий личности.

Мотив странничества, скитальчества - еще один важнейший мотив в творчестве поэта. Тема странничества, как известно, достаточно широко разрабатывалась в западноевропейской романтической литературе (у Байрона, немецких романтиков), в русской поэзии к ней обращались В.А. Жуковский, К.Н. Батюшков, А.С. Пушкин. «Скитальцами», «странниками» часто осознавали себя и сами поэты-романтики, и в том числе Лермонтов, писавший в 1832 году:

Нет, я не Байрон, я другой,

Еще неведомый избранник,

Как он, гонимый миром странник,

Но только с русскою душой…

А через пять лет - в 1837 году в стихотворении «Молитва» - напишет:

Не за свою молю душу пустынную,

За душу странника, в свете безродного...

В этом выразился классический стереотип романтического поэта (странник, противостоящий миру), соединяющий в себе одновременно «избранничество» и «гонения». Перед нами особое - добровольное - одиночество странника, когда отторжение от окружающего мира становится для лирического героя не клеймом проклятия, а знаком избранности:

Изгнаньем из страны родной

Хвались повсюду, как свободой…

(«К***» («О, полно извинять разврат!»), 1830)

Но мотив странствия, скитальчества выходит у Лермонтова за пределы конкретной, индивидуальной судьбы поэта и становится выражением судьбы всего современного автору поколения. В зрелом творчестве Лермонтова этот традиционно романтический мотив становится одним из центральных. Достаточно вспомнить условно-символические образы листка-«странника» («Листок»), тучек небесных - «вечных странников» («Тучи»), «странниками» становится и целое поколение в лермонтовской «Думе», особым образом «странничество» интерпретируется в поэме «Мцыри». Мотив странствия является одним из ведущих и в романе «Герой нашего времени».

Список литературы

Монахова О.П., Малхазова М.В. Русская литература XIX века. Ч.1. - М., 1994.

Баевский В.С. История русской поэзии: 1730-1980 гг. Компедиум. - Смоленск: Русич, 1994.

Сочинение

Скромное по объему сравнительно с другими русскими классиками, творчество Лермонтова внутренне едино и целеустремленно. Характер своего лирического героя Лермонтов повторил во всех других родах своего творчества: и в героях поэм, и в Арбенине, и в Печорине. Цельность лирическому герою Лермонтова придает система основных мотивов его лирики, проходящая через абсолютно все стихотворения великого русского романтика. И как положено для истинного романтика, исходным и определяющим оказывается мотив резко отрицательного отношения к общественному бытию. Он конкретизируется в образе тирана и ведущей антитезе изображения дворянского света: внешнем благообразии и жестокой внутренней бесчеловечности (”Смерть поэта”, Как часто пестрою толпою окружен”).

Отрицательно оценивает Лермонтов и обратную сторону активной бесчеловечности дворянского света - опустошенность, внутреннюю мертвенность, безвольную, рабскую покорность человека палачам и невеждам. Этот мотив ведущий и универсальный в “Думе” (”Печально я гляжу на наше поколенье”), где все общепринятые ценности поэт признает ложными. Тиранам и рабам противостоит у Лермонтова обладатель острого ума и живого чувства, и чувство это - любовь к свободе. Стремление к свободе порождает мятежность (”Парус”), желание активно бороться за нее (”Я жить хочу! хочу печали”. 1832). Поэтому уделом такой личности остается одиночество в “стране рабов, стране господ” - второй важнейший лермонтовский мотив (”Утес”, “На севере диком”). Герой обречен быть вечным странником (”Нет, я не Байрон”, “Кинжал”, “Листок”), изгнанником (”Тучи”), узником (”Желание” - 1832, “Узник”, “Соседка”). Поэтому герой уходит в себя, в свой внутренний мир.

Уже Белинский показал, что самоуглубление, рефлексия, было в 30-е годы общественно значимо, подготавливало будущую деятельность. В своих размышлениях лирический герой Лермонтова проявляет стойкость, мужество и непримиримость (”Пророк”). Ухода в себя, лирический герой Лермонтова делает свою душу ареной внутреннего конфликта, отражающего его непримиренность с обществом рабов-господ. До Лермонтова русская литература внутреннего конфликта личности не знала, у Онегина он лишь намечен и разовьется после окончания романа. Смысл этого конфликта рас- крывают строки из “Думы”:

* И царствует в груди какой-то холод тайный,
* Когда огонь кипит в крови”,

жажда активной жизни и сознание ее невозможности. Обе стороны этого внутреннего конфликта получили в стихотворениях Лермонтова дальнейшее раскрытие. “Холод тайный” приводит героя к пессимизму и опустошенности:

* И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг
* Такая пустая и глупая шутка”;
* И к гробу мы спешим без счастья и без славы,
* Глядя насмешливо назад”

”Огонь в крови” заставляет искать иную жизнь, надеяться на нее - третий и тоже характернейший лермонтовский мотив. Стремление отыскать иную жизнь может привести к загробному единению с богом (”Ангел”, “Ветка Палестины”), но чаще всего мы застаем героя в поисках родной души (”На севере диком”, “Утес”, “В полдневный жар в долине Дагестана”). Однако он не верит в дружбу (”…друзей клевета ядовитая…”), что же касается любви -

* Любить… но кого же? на время - не стоит труда,
* А вечно любить невозможно”.

Поэтому любовь в стихотворениях Лермонтова всегда неразделенная, непостоянная, кончающаяся изменой. Безответственность и непостоянство женского чувства у Лермонтова нельзя объяснить биографией поэта: несчастная любовь у него общественно обусловлена. Избавление от одиночества герой находит в соединении с природой. Здесь, подобно Пушкину (от “Брожу ли я вдоль улиц шумных” к “Вновь я посетил”), Лермонтов от констатации равнодушия природы к человеку в стихотворении “Когда волнуется желтеющая нива” приходит к преодолению этого чувства в своем позднем шедевре “Выхожу я один на дорогу”. Освобождает героя от внутренней конфликтности и одиночества путь к народу, к народной жизни. “Бородино” - очень важная веха на этом пути, ярчайшее проявление единства героя и массы вне антитезы рабов-господ, То же в стихотворении “Валерик” (”Я к вам пишу случайно”).

Народ помогает герою обрести родину. Родина - одна из вечных тем лирики. Сначала Лермонтов трактует родину байронически в духе пушкинской элегии “Погасло дневное светило”, чувство родины заменяет радость изгнанника (”Желание”, “Зачем я не птица, не ворон степной”, “Спеша на север издалека”). Здесь родина представлена в духе поздней лирики Пушкина как место рождения будущего последнего успокоения. Итоги исканий героя находим в стихотворениях “Бородино” и “Родина”, в них родина - это народ в войне и мире. Характерно в последнем стихотворении развитие лирической мысли от абстрактных представлений к конкретно-бытовым образам.

Общение с народом как единственно действенное лекарство от одиночества и определило понимание Лермонтовым фигуры поэта. Поэт для Лермонтова - одно из конкретных проявлений активности личности вообще.

Значительную часть своего творчества М.Ю. Лермонтов посвятил проблеме взаимопонимания поэта и общества. В творчестве поэта это тема активных и часто даже враждебных взаимоотношений между творческой личностью и окружающей средой. Мне кажется, что особенно ярко проблематика этих взаимоотношений выражена в стихотворении “Пророк”. Нужно заметить, что это стихотворение Лермонтов начинает именно с того момента, на котором остановился А. С. Пушкин в своем “Пророке”: “С тех пор, как вечный судия мне дал всевидение пророка…” Можно отметить идею преемственности в этих двух произведениях: от социального оптимизма Пушкина к абсолютному одиночеству и трагичности лирического героя Лермонтова.

И если Пушкин показывает нам процесс создания Творцом пророка, то Лермонтов показал нам уже результат деятельности пророка. Жизнь лермонтовского героя полна страданий и мучений от непонимания и неверия людей: “В меня все ближние мои бросали бешено каменья”. “Шумный град” встречает лермонтовского героя насмешками “самолюбивой” пошлости, презрением. Различие трактовки пророков Пушкина и Лермонтова сказалось в самом облике.

Пушкин наделяет своего героя сверхъестественными свойствами, Лермонтов же вносит в описание своего героя чисто человеческие черты, даже бытовые подробности: он худ, бледен, одет в лохмотья, он пробирается через город, слыша за спиной оскорбительные возгласы: …Как он угрюм, и худ, и бледен! Смотрите, как он наг и беден, Как презирают все его! У Пушкина мы видим веру в свободу, в общество, оптимизм, у Лермонтова мы замечаем совершенно иное настроение: здесь нет надежд и веры. Его стихотворение глубоко пессимистично.

Тема поэта и общества появляется и становится главной и в таких произведениях Лермонтова, как “Смерть поэта” и “Поэт”, “Журналист, читатель и писатель” и др. Так стихотворение “Смерть поэта” стало не только тем произведением, которое прославило Лермонтова, но и изменило его судьбу,за него поэт был сослан на Кавказ. В этом страстном стихотворении, посвященном смерти Пушкина, поэт клеймит тех, “кто жадною толпой” стоит у трона, кто явился истинной причиной гибели Пушкина. Именно они гонители таланта, сплетники, наушники, “свободы, гения и славы палачи” стали причиной смерти поэта.

В другом стихотворении, названном Лермонтовым “Поэт”, эта тема взаимоотношений поэта и толпы, поэта и черни, поэта и общества раскрывается по-другому. Здесь Лермонтов применяет иной художественный прием, прием параллелизма образов. Стихотворение можно разбить на две части. В первой части Лермонтов рассказывает нам о кинжале, когда-то боевом оружии, а теперь ненужной золоченой игрушке, висящей на стене. Во второй части автор сравнивает участь кинжала с судьбой поэта. Поэт затих, голос его не слышен, былые подвиги (когда голос его звучал “как колокол на башне вечевой среди торжеств и бед народных”) забыты, толпа презирает его.

Но в заключение пессимистический тон меняется на обнадеживающий:

* Проснешься ль ты опять,
* Осмеянный пророк,
* Иль никогда на голос мщенья
* Из золотых ножон не вырвешь
* Свой клинок,
* Покрытый ржавчиной презренья!

Недаром в конце этого стихотворения вновь возникает образ пророка, который является символом гражданской, богом данной поэзии. Тема поэта и поэзии, назначения поэта стала одной из значительных тем в русской литературе. Продолжателями этой темы можно считать Некрасова, Маяковского, Ахматову, Пастернака и других поэтов современности.

Первые сохранившиеся стихотворения Лермонтова написаны четырнадцатилетним мальчиком. С этого времени Лермонтов сочиняет в разных литературных родах и жанрах: два романа (оба остались неоконченными), шесть драм, более двадцати поэм. Среди множества лирических стихотворений (их за пять лет Лермонтов написал более трехсот) лишь очень немногие оказываются эстетически значительными. Для раннего периода лермонтовского творчества (Б. М. Эйхенбаум называет его школьным) важны не отдельные художественные удачи, а тенденции, поэтические принципы. Это была лермонтовская творческая лаборатория, школа стиля, без которой не могли появиться «Бородино», «Дума» и «Родина».
Используя отдельные биографические детали, Лермонтов создает образ лирического героя, связывающего более и менее удачные произведения в единое целое, своеобразный лирический роман, герой которого, однако, существенно отличается от пушкинского Автора в «Евгении Онегине».
За спиной Пушкина в эпоху работы над романом в стихах были несколько поколений родовитых предков, лицейская дружба, признание Державина, Жуковского и Чаадаева, восхищение читателей «Руслана и Людмилы» и «Цыган». Лермонтов мог противопоставить этому лишь легендарного шотландца Лермонта, от которого пошла фамилия, любовь бабушки да свои стихи – и больше ничего.
Лермонтовский лирический герой одинок, лишен близкого круга родных и друзей и вообще опоры в окружающем мире. В мире Лермонтова, в отличие от реальной жизни, нет ни бабушки, ни няни, ни университетских товарищей, ни хотя бы соседей на пирушке.
Как страшно жизни сей оковы
Нам в одиночестве влачить.
Делить веселье – все готовы, –
Никто не хочет грусть делить.
Один я здесь, как царь воздушный,
Страданья в сердце стеснены,
И вижу, как, судьбе послушно,
Года уходят будто сны…
(«Одиночество», 1830)

Не забудем: об уходящих годах, страданиях и судьбе пишет шестнадцатилетний мальчишка!
Мотив одиночества многократно повторяется в лермонтовских стихах: «Один среди людского шума / Возрос под сенью чуждой я» («Один среди людского шума…»), «Как я забыт, как одинок» («Ночь»), «Я одинок над пропастью стою» («Дай руку мне, склонись к груди поэта…»), «И я влачу мучительные дни / Без цели, оклеветан, одинок» («1831-го июня 11 дня»).
Однако отчуждение героя компенсируется богатством внутренней жизни. В его душе таятся несметные сокровища: он мечтает о славе, жаждет любви, наслаждается природой, взывает к Богу, вспоминает прошлое, заглядывает в будущее, иногда высказывает поразительные пророчества.
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь…
(«Предсказание», 1830)

Конечно, в большинстве стихотворений и поэм Лермонтов воспроизводит распространенные мотивы романтической поэзии, часто прямо используя любимых Байрона и Пушкина (у него любят обнаруживать так называемые лермонтовские плагиаты – многочисленные цитаты из предшествующей литературы). Однако уже в этих ранних стихах проявилось важное свойство лирического героя: интенсивность, подлинность, масштабность чувства. То, что для других было игрой или позой, становилось для Лермонтова жизнью.
«Романтизм 30-х годов задыхался от собственной грандиозности – он был преисполнен грандиозными темами, грандиозными характерами, страстями, словами. И ни для кого не было тайной, что это только слова, – замечает известный литературовед Л. Я. Гинзбург. – Но вот совершается литературное чудо. <…> Поэтический мир начинающего Лермонтова проникнут единством и подлинностью, в которой нельзя обмануться. Подлинностью любви, вражды, страданий, раздумий. Большие слова на этот раз равны своему предмету – молодой героической душе человека» («О лирике»).
Лермонтов «оправдал патетическую поэтику». Романтизм с идеей бегства в иной мир стал для него не литературной игрой, а жизненной задачей. Творчество оказалось не только отражением, но и компенсацией не полученного в реальной жизни.
Поэт – не только автор, но и главный герой лермонтовского мира. Не случайно поэтому «Смерть поэта» (1837) стала переломным произведением, благодаря которому Лермонтов из уединенного «поэта для себя» стал поэтом для всех – защитником и наследником Пушкина в русской культуре.
Пушкин ни разу не называется по имени. Лермонтов не делает попытки ни нарисовать узнаваемый пушкинский портрет, ни дать какие-то биографические черты или подробности дуэли. Разбросанные в стихотворении детали создают идеализированный образ Поэта вообще, великого, но одинокого творца с трагической судьбой. Он – певец (подобный Ленскому), создатель чудных песен, светоч, дивный гений, со славным челом и гордой головой, его дар – свободный и смелый.
Противостоящий ему мир изображен столь же обобщенно, но в резко отрицательном, обличительном ключе: это свет завистливый и душный, насмешливые невежды и ничтожные клеветники, с ложными словами и ласками. Беспощадна и характеристика не противника на дуэли (как это было в реальности), но – хладнокровного убийцы с пустым сердцем и недрогнувшей рукой, который дерзко презирает земли чужой язык и нравы (то есть национальные традиции, культуру, которую как раз и воплощает поэт).
Такой конфликт и контраст возникает в основной части стихотворения. Но через несколько дней, после разговора с оправдывавшим Дантеса родственником, Лермонтов дописывает шестнадцать стихов, благодаря которым смысл стихотворения существенно меняется, ужесточается.
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда – всё молчи!..
Но есть и Божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный суд: он ждет;
Он недоступен звону злата,
И мысли и дела он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!

«Уже в первой части социальный убийца Пушкина назван верно, но слишком широко („свет"), а конфликт между „светом" и Пушкиным изображен с точки зрения русского сентиментализма (истинный мир дружбы, счастья, муз и ложный мир светского ничтожества и лицемерия). Вся эта первая часть и стилистически принадлежит старой русской традиции; она вся полна пушкинских словосочетаний, почти пушкинских стихов. <…> Прямой речевой оскорбительности нет; самые резкие слова („клеветникам ничтожным", „насмешливых невежд") представляют полуцитаты из Пушкина, а мысль, ими выраженная, принадлежит мировоззрению сентиментализма. Совсем иначе, новым языком сатирической агрессии, написана вторая часть. Слова оскорбительны и беспощадны („известной подлостью", „наперсники разврата", „всей вашей черной кровью"). Напоминание об отцах новой аристократии, т. е. о любовниках Екатерины II и придворных подлецах Павла I, задумано как несмываемое, кровавое оскорбление врага. От сентиментальной концепции (искусственная жизнь света и правдивая жизнь великого человека) не осталось и следа; на ее месте – новая концепция: Пушкин убит злодеями» (Л. В. Пумпянский. «Стиховая речь Лермонтова»).
Не случайно один из списков «Смерти поэта», дошедший до царя, содержал приписку: «Воззвание к революции». Конечно, это было преувеличение: в эпиграфе Лермонтов прямо обращался к верховной власти. Но удивляла и поражала несанкционированная смелость и резкость высказывания.
Обличение убийцы и света было личным поступком другого поэта и поэтому выглядело вызывающе. Используя позднейшее авторское определение, Л. В. Пумпянский утверждает, что уже в «Смерти поэта» появляется лермонтовский железный стих. Интонация, высокий стиль и лексика оды служат в данном случае иной цели: не прославления, а гнева, отрицания, сатиры.
Тематика «Смерти поэта» продолжается и развивается в «Поэте» (1838). Композиция стихотворения строится на развернутом сравнении: кинжал – поэт. Чуть ранее Лермонтов уже использовал это сопоставление в финале «Кинжала» (1838): «Да, я не изменюсь и буду тверд душой, / Как ты, как ты, мой друг железный».
Первая часть «Поэта» представляет собой «текст в тексте», почти самостоятельную балладу о кинжале (в предшествующем стихотворении была лишь кратко намечена его история: кинжал ковал «задумчивый грузин», точил «черкес свободный», а подарила «лилейная рука» любимой девушки). Этот кинжал сменил четырех хозяев. Сначала он служил по назначению «наезднику в горах», использовался в сражениях, и его украшение казалось «нарядом чуждым и постыдным». Потом, после гибели горца (мы не узнаем ни его национальности, ни конкретных обстоятельств произошедшего), он был взят «отважным казаком» и после продажи оказался «в походной лавке армянина», где его, видимо, обнаружил последний владелец, украсивший им стену, превративший грозное оружие в бесславную и безвредную «игрушку золотую».
Вторая часть стихотворения организуется цепью риторических вопросов, прямо обращенных к современному поэту. Судьба поэта повторяет путь кинжала: и в его жизни высокое прошлое сменилось безотрадным настоящим. Прежде «мерный звук твоих могучих слов / Воспламенял бойца для битвы». Поэзия сопоставляется с вещами, необходимыми в переломные, важнейшие моменты человеческой жизни: чаша для пиров, фимиам в часы молитвы.
Апология поэтического слова увенчивается замечательной строфой:
Твой стих, как Божий дух, носился над толпой;
И отзыв мыслей благородных
Звучал, как колокол на башне вечевой,
Во дни торжеств и бед народных.

Лермонтов не конкретизирует границ нашего века, но контраст, на котором строится стихотворение, очевиден. В неком баснословном прошлом, героическом веке, поэтическое слово было столь же острым и необходимым оружием, как кинжал; оно воодушевляло и объединяло толпу «во дни торжеств и бед народных», превращая ее в народ.
В современности произошел обратный процесс. Народ превратился в толпу, которую тешат «блестки и обманы», а поэт «свое утратил назначенье», променял «данную Богом власть» на злато, оказался «осмеянным пророком».
Этот финальный образ перебрасывает мостик к одному из последних лермонтовских стихотворений, в сущности, завершающему тему поэта и поэзии. «Пророк» (1841), как и многое в лермонтовском творчестве, вступает в диалог с одноименным стихотворением Пушкина (1826), продолжает его лирический сюжет.
Пушкинский пророк после мучительной операции преображения обретал великое слово, способное, в свою очередь, потрясти мир.
Как труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».
(«Пророк»)

Лермонтовский герой, тоже получивший «всеведенье пророка» от «вечного судии», Бога, пытался жечь сердца глаголом (словом), но получил в ответ лишь злобу, ненависть, побиение камнями (почти каждый лермонтовский образ имеет библейский прототип). И он бежит в пустыню, где проповедует лишь зверям (твари земной) и звездам. И это стихотворение завершается образом «осмеянного пророка»:
Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:
«Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами.
Глупец, хотел уверить нас,
Что Бог гласит его устами!
Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм и худ и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!»

Лермонтовский пророк, однако, не всегда удаляется от мира. В других лермонтовских стихотворениях он сам становится грозным судией. Превращаясь то в безнадежно влюбленного, то в презрительного наблюдателя на балу, то в скорбного мыслителя, он регулярно напоминает о себе, вступает в бесконечную тяжбу с миром. Мятежность, непримиримость, протест против привычных истин определяют многие лермонтовские лирические темы.
Железный стих, определивший содержание и интонацию «Смерти поэта», распространяется далеко за пределы этого стихотворения.